— Боюсь, что ты сделаешь неправильный выбор. Запутаешься в трагических чувствах. В чем-то безнадежном и упустишь счастье. Так было со многими и до тебя. Когда ты сказал, что собираешься снять комнату у Марианне Скууг, я подумала, что в этом есть что-то нездоровое. А теперь, когда познакомилась с нею и поняла, что она мне нравится, что она смелая, моя тревога только усилилась. Поэтому я и поспешила к тебе. Так как обстоят дела на самом деле?
Я рассказываю ей, как проходят мои дни, как я работаю. Рассказываю о своей жизни, в которой почти ничего не происходит, и о том, что Марианне Скууг поздно ложится, слушая каждый вечер Джони Митчелл. Рассказываю, что занимаюсь по шесть-семь часов в день и что после ежедневной обязательной программы играю большой концерт с «Музыкой минус один инструмент». Ребекка это одобряет.
Потом все-таки наступает ее очередь. Она говорит, что им с Кристианом нравится моя квартира на Соргенфригата, что своими любовными стонами и вздохами даже в дневное время они выгнали в окно призрак Сюннестведта, что им непривычно заниматься любовью в центре города, где их повсюду окружают люди, а потому это их особенно возбуждает. На Бюгдёе или на даче в Килсунде она ничего подобного не испытывала. Она говорит об этом так откровенно, что меня охватывает ревность, и она это видит, к своей радости. Она больше позаимствовала у хиппи, чем я.
— Тебе принадлежит частица меня, которой никогда не получит Кристиан, — утешает она меня. — Если бы ты тогда не влюбился в Аню, мы сейчас были бы вместе. Тебе это никогда не приходило в голову? Я решила, что ты будешь принадлежать мне, хотя ты в то время связался с Маргрете Ирене. Ты был моим героем, моим идолом. Никто не заводил меня так, как ты. Неужели ты никогда даже не догадывался об этом? Но как раз в тот день, когда я решила влюбить тебя в себя, появилась Аня, и у меня не осталось никаких шансов. Тогда я поняла, что должна найти себе другой объект для обожания. Жизнь проходит быстро. Я в этом уверена. И я не способна год за годом страдать по поводу потерянного объекта любви. У Кристиана есть свои преимущества. Поэтому сейчас мне уже нужно идти.
Она обнимает меня, долго смотрит мне в лицо своими пронзительно голубыми глазами. Потом быстро прикасается губами к моим губам.
— Мы могли бы повторить то, что уже однажды было между нами, — бормочу я.
— Нет, — строго говорит она, приложив палец к моим губам. — Такая жизнь не для меня. Я хочу быть верной своему жениху.
— А если бы я тоже к тебе посватался? — вдруг спрашиваю я со стучащим сердцем. — Если бы сказал, что никто, кроме тебя, мне не нужен?
Она вонзается ногтями мне в шею.
— Не шути так, Аксель. Для меня это слишком серьезно. Как бы там ни было, уже слишком поздно.
После ухода Ребекки я опять сажусь за рояль, но сосредоточиться уже не могу. Во мне всколыхнулись воспоминания о последней ночи на даче Фростов в Килсунде. А вместе с ними и воспоминания о других днях у нее на даче. Мне было хорошо с нею. Я чувствовал своеобразный покой, почти счастье. Неужели я проглядел ее? Пропустил? Не заметил? Не понял, когда она пыталась внушить мне, как важно сделать в жизни правильный выбор?
Уже стемнело. Дни стали короче. Мне не хватает Ребекки, но я радуюсь, что живу не один.
Скоро домой с работы вернется Марианне.
В тот вечер мы с Марианне заговорились. В тот вечер мы оба хотим избежать одиночества. Нам обоим хочется выпить вина. Я еще взволнован приходом Ребекки. Мое тело растревожено. Мысли тоже. Да и Марианне тоже неспокойна. Она приглашает меня на обед, приготовив что-то нехитрое из спагетти. Она не мастер готовить. Но это не имеет значения. Мне нравится с ней разговаривать. Она интересуется, как у меня прошел день. Я рассказываю ей о визите Ребекки.
— Мне нравится Ребекка, — говорит она. — Ты должен был выбрать ее.
— Она тоже так говорит. Но уже поздно.
— Пока человек жив, ничего не поздно.
— Но она помолвлена. Дочь миллионера с Бюгдёя. В этой среде разводы редкость. Они позорят семью.
— Как тебе не стыдно! — с улыбкой говорит Марианне.
— Мне хорошо здесь.
Мы сидим на диванчиках Ле Корбюзье, но так близко, что при желании можем прикоснуться друг к другу.
Я спрашиваю у Марианне о ее работе. Она становится серьезной, говорит, что ей тяжело, что у нее огромный список запущенных врачами пациенток, что каждое утро она просыпается со свинцовой тяжестью в теле. Признается, что слишком мало спит, надеется, что меня не беспокоит музыка, которую она слушает по ночам. Джони Митчелл.
— Мне она нравится, — говорю я. — У нее такой высокий чистый голос. Красивые, прозрачные мелодии. Она напоминает мне Шуберта.
— Я ее обожаю, — признается Марианне.
Она такая молодая, когда произносит эти слова, так похожа на Аню, она как будто хочет казаться взрослой, хотя уже взрослая. Но как она себя ведет? Проводит вечера с непредсказуемым восемнадцатилетним юнцом. Говорит ночами по телефону в запретной комнате…
— Ты уверена, что мне не следует уйти к себе? — спрашиваю я.
— Да, пожалуйста, не уходи. Сегодня пятница. Можешь сидеть здесь.
Меня вдруг осеняет:
— Давай крутить друг для друга любимые пластинки, — предлагаю я. — Мы так делали в нашем Союзе молодых пианистов. По очереди.
— Какое ребячество! — улыбается она. — Но это забавно.
— Кто начинает? — спрашиваю я.
— Ты. Только надеюсь, ты не поставишь симфонию Малера?
— Обещаю. — Я вскакиваю и подхожу к проигрывателю.
Шуберт, думаю я, Шуберт и Джони Митчелл близки друг другу.
— У твоего мужа гениальное собрание пластинок, — говорю я. — Должно быть, он очень любил музыку.
Марианне смеется.
— Ты же знаешь, он был нейрохирургом. Ему нужно было восполнять чувства.
Да, Брур Скууг был нейрохирургом и в конце концов разнес свой мозг вдребезги, думаю я. Но тут же вижу, что она читает мои мысли, и мне становится не по себе.
— Я знаю, каково это, — говорю я.
— Нет, не знаешь, — отвечает она.
Какое-то время мы молчим. Я перебираю пластинки.
— Давай поговорим о нем в другой раз, — примирительно просит Марианне.
— Согласен. Но думаешь, мы найдем день для такого трудного разговора? Ты сможешь рассказать мне то, чего я не знаю о последних днях Ани? Рассказать, почему Брур Скууг покончил жизнь самоубийством?
Ее поражает моя настойчивость. Она смотрит на меня почти с удивлением.
— Неплохая мысль, — говорит она. — Но у меня нет сил говорить об этом здесь, в этом доме. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?
— Можем прогуляться на Брюнколлен, — предлагаю я. — Мы как-то ходили туда с Аней.
— Я помню, — Марианне улыбается. — Ты заблудился и привел ее прямо на полигон. И там она упала без чувств тебе на руки.
Я краснею.
— Я не нарочно. Но я был слишком влюблен и ничего не соображал. Забыл, куда надо идти.
Взгляд ее смягчается, когда я говорю об Ане. Ей нравится, что я не скрываю от нее своих чувств к ее
