Река

Иселин Хоффманн.

До чего же она безобразна! — думаю я. Поросячьи глазки. Крупное красное лицо. Складки на лбу. Экзема вокруг губ. Хотя она сама дерматолог.

Маленькая и толстая, Иселин Хоффманн пьет пиво большими глотками, не обращая внимания на усы от пены у нее на губах. Я не могу понять, как у Марианне могли быть с ней любовные отношения.

— Для меня было большой неожиданностью узнать недавно о ваших отношениях, — говорю я.

— Между тем я живу уже пятьдесят два года, — говорит она с сухим, грустным смешком.

— Значит, вы старше Марианне на семнадцать лет?

— Да. Моложе — старше, похоже, Марианне нисколько не заботит проблема возраста. К тому же ты не так молод, как ей, наверное, хотелось бы.

Мы оба смеемся.

Я смотрю на нее и чувствую, что мне следует что-то сказать, объяснить, почему я просил ее о встрече. Но она так некрасива, что я не могу сказать ни слова.

Она голодна. Когда приносят меню, она уже знает, что закажет, — бифштекс с соусом беарнез. Побольше беарнеза, пожалуйста. Когда она говорит о предстоящей трапезе, в ней появляется что-то крысиное и жадное.

Я заказываю форель с вареным картофелем.

Она будет пить вино?

Да, с удовольствием. Спасибо. Хорошо бы красное бургундское.

Я заказываю «Патриарх». Единственное бургундское, какое у них есть в меню.

Она, по-моему, довольна.

— Для чего мы здесь? — спрашивает она, когда нам становится не о чем говорить.

— Я сам не совсем понимаю. Просто мне казалось естественным, чтобы мы встретились. Вы знаете, что я живу с Марианне?

— Что ты ее жилец? Да, знаю.

— И ничего больше? А вы знаете, что я любил Аню?

— Марианне мне много чего рассказывала. В одно ухо влетало, из другого вылетало.

— Но вы понимали, что Марианне серьезно к вам относилась?

— Серьезно относилась, ко мне? Не понимаю, что эти слова значат. Знаю только, что мы вместе были в Вудстоке. Что между нами произошло нечто особенное. Что-то близкое и прекрасное. Что с моей стороны это было очень серьезно. Что после этого Марианне никак не могла наладить свою жизнь.

— Правда?

— Да. И дело не только во мне. Такая уж она была. В ней бушевали страсти.

— Но все-таки вы с ней собирались жить вместе?

— Кому не хотелось бы жить с Марианне?

Иселин Хоффманн смотрит на меня и в ожидании нашего заказа и вина заказывает еще одно пиво. Потом жадно глотает бифштекс, картофель и соус. Большими глотками пьет пиво, тихо рыгает, нисколько этого не смущаясь. Господи, до чего же она некрасива! И неделикатна! И груба!

Мы кончили есть. Беседуем о здравоохранении в Норвегии, о больницах, о том, что относится к ее миру. Я вдруг спрашиваю:

— Так вы собирались жить вместе?

Она кивает.

— Да. Мы дали друг другу слово. Клятву верности. Мы собирались быть неразлучны.

— Она хотела к вам переехать?

— Да.

— Аня представляла для вас определенную трудность?

— Вообще-то нет. Марианне была уверена, что Аня уедет учиться за границу. Она думала и надеялась, что Брур останется жить в их доме. Что он устроит свою жизнь, уже не заботясь о ней. Понимаешь, у нас были вполне конкретные планы. У меня большая квартира в Скарпсну. Мы собирались ее продать и купить себе дом где-нибудь на берегу, например на Цейлоне.

— Сбежать от всего?

— Нам это не казалось бегством. Мы только хотели спокойной жизни. Думаю, Марианне безумно устала от мелочности Брура. Ты знаешь Марианне. Теперь она будет с тобой. Ты понимаешь, что она не терпит, чтобы ее все время контролировали. Вот я могла бы с этим справиться. Потому что тоже терпеть не могу, когда меня все время проверяют. Я понимала, что ее мучит.

— Вам сейчас тяжело?

— Почему мне должно быть тяжело?

— Из-за вашего разрыва.

— С Марианне Скууг нельзя порвать навсегда. Ты сам это увидишь.

— Так вы все еще бываете вместе?

— Нет, не в том смысле. Но мы никогда не освободимся друг от друга. Во всяком случае, духовно.

— Вы ревнуете ко мне?

Иселин Хоффманн фыркает.

— Ревную, к тебе? К восемнадцатилетнему парню? Нет, это было бы слишком глупо.

Девятнадцать лет

Мой день рождения. Марианне об этом не знает. Я праздную его в доме Скууга с Ребеккой, которая привезла торт с марципаном из кондитерской «Халворсена». Но я не болен.

— Ешь, — говорит она и смотрит на меня с любовью и каким-то огорчением в глазах.

— Очень вкусно. — Я смакую торт.

— Хороший песик, — говорит Ребекка. — Ты уже большой мальчик. Вообще-то по случаю дня рождения ты вполне заслужил blow job, Аксель.

— Что такое blow job? — спрашиваю я.

— Сейчас узнаешь, — отвечает она и прижимает мою спину к спинке диванчика Ле Корбюзье.

— Нет, — говорю я, понимая, что сейчас произойдет. — Не сейчас. Пощади. Ребекка, милая, только не сейчас!

Потом мы пьем чай. Я рад приходу Ребекки. И немного смущен. Ведь ей не присуща сдержанность. Она смотрит на меня огорченно, как старшая сестра и собственница.

— Может быть, теперь ты меня лучше понимаешь? — спрашивает она.

— Почему?

— Потому что у тебя было время подумать, потому что ты помнишь, что я тебе сказала. Потому что у тебя есть выбор. Потому что ты можешь выбрать между счастьем и…

— И чем?

— И Марианне Скууг.

— Так же как ты выбрала между горем и Кристианом… как там его фамилия?

— Не дразни меня!

— Вспомнил, Лангбалле.

— Все, больше ни слова. Только что тебе было сделано предложение, от которого не отказываются.

— И которое я все-таки отклонил, потому что я, в противоположность тебе, придерживаюсь определенных моральных принципов.

У нее на глазах слезы.