поступила на работу туда значительно позднее. Это я выяснила, еще находясь в Стренчфилде. Впрочем, ей вовсе не обязательно было что-то знать. Выяснить, где родилась Эвелин, она могла и в приюте… Остальное могло быть просто стечением обстоятельств.
На следующий день уже из Сент-Ривера я стала собирать осколки необходимой мне информации из всевозможных источников. Нет, Бэрри никогда не была в Тотридже. Она не была убита, и даже о самоубийстве не возникало никаких предположений. Бэрри прошла свой трудный путь до конца. Врач, проводивший вскрытие, подтвердил, что женщина умерла от тяжелой болезни, а также он заверил меня, что умершая никогда не рожала. Все мои первые версии разлетались, не успевая оформиться. Ни Бэрри, ни ее сестра Сара никогда не жили в столице и не могли иметь ничего общего с Морисом. Но о рождении и смерти дочери Марты Сара все же знала, ей об этом рассказали в больнице. Она и поведала историю девочки своей сестре. О печальном случае, имевшем место в тот самый день, когда родилась и Эвелин, Бэрри слышала от своей бывшей начальницы, а той рассказала медсестра, сопровождавшая ребенка в приют. Все эти сведения успешно укладывались только в одну единственную версию, которую я и изложила Марте Дордж.
– К сожалению, я не могу утверждать, что Эвелин Гросс – это ваша дочь. Скорее всего, женщина, которая написала эту записку, просто хотела заставить вас поверить в это. То, что в тот день родилось две девочки, выяснить было достаточно легко. Бэрри знала о своей неизлечимой болезни. Она хотела, чтобы малышка попала в семью. В семью, где будут ее любить. Вот фото ребенка, мой друг Дэвид сделал его, когда мы были в приюте. Я не нашла ни одного факта, который бы указывал на то, что детей могли поменять местами. Кроме того, то обстоятельство, что в письме Берри не написано о том, что девочка находится в приюте, косвенно подтверждает ее желание представить все так, будто информация исходит из источника, связанного скорее с прошлым, чем с настоящим. О почерке она просто не подумала. А может, решила, что ее, скорее всего, не станут связывать с событиями, к которым она действительно не могла иметь никакого отношения. Я ведь и сама толком не знаю, зачем мне нужно было смотреть ее записную книжку...
– Но нет ведь и фактов решительно опровергающих то, что эта девочка – моя дочь? – Марта внимательно рассматривала фотографию Эвелин. – Мы с мужем решили забрать ее из приюта. Я искала свою дочь и считаю, что вы помогли мне ее найти.
Когда-нибудь, когда я стану старой и знаменитой, я буду часто рассказывать эту сентиментальную историю так и не расследованного мною до полной ясности дела.
А сейчас она помогла мне вернуться к мысли о том, что прежде чем броситься на поиски новой информации, неплохо бы сначала понять, о чем могут свидетельствовать факты, которые уже нами собраны.
Коллекционеры
К необходимости проанализировать и обдумать все, что я знаю, меня привела обычная лень. Я надеялась, что мои рассуждения помогут мне минимизировать объем необходимой скучной и рутинной работы, без которой, я это прекрасно понимала, в этом деле не обойтись.
Начнем с времени. С момента, когда в галерее «Уникум» началась демонстрация работ Фениори, до того мгновения, когда было установлено, что Веронику кто-то сумел подменить, прошло восемь дней. Это тот период, который и должен нас интересовать. Нужно составить список всех посетителей «Уникума», кои за это время могли приблизиться к витрине, в которой была выставлена миниатюра. Нужно учесть и возможности обслуживающего персонала галереи, мотив для похищения тут маловероятен, а вот помочь кому-то за вознаграждение, почему бы и нет? Среди посетителей больший интерес представляют те, кто обладают коллекциями лаковых миниатюр, или коллекциями, которые включают в себя хотя бы что-то подобное. Хотя и туристы могут иметь интерес к экспонатам этой выставки, нужно проверять практически всех, вопрос в очередности. Только и всего…
Да, не густо у нас с фактами. Нужно бы продолжить беседу с программистом, как его? С Тэдом Мораном. И все его графики за эти восемь дней придется внимательно изучить. Да и просто ролики с записями просмотреть не помешает. И все же начать нужно со списка посетителей!
Приняв это решение, я потянулась за телефонной трубкой. Господин Торес с пониманием отнесся к моей просьбе и обещал, что к завтрашнему утру я получу нужный мне список. Всех посетителей регистрировали в специальном журнале, каждая страница этого журнала, кроме всего прочего, дублировалась в компьютере Морана. Так что, подготовить нужные сведения было несложно.
За те восемь дней, которые нас интересовали, галерею «Уникум» посетило 30 человек. Некоторые посетили ее дважды, а господин Макгроу побывал там, как оказалось, четыре раза. Тэд Моран очень помог мне, составив на основании записей, сделанных вебкамерами, график передвижения каждого из посетителей. Это помогло сразу исключить из списков подозреваемых троих туристов, они попросту не подходили к тому месту, где была выставлена Вероника. Очевидно, это были люди, которые не слишком интересовались этой экспозицией, им было важнее рассказать, вернувшись на родину, что они посетили знаменитую галерею. Эти господа понятия не имели, что они прошли мимо самой ценной миниатюры из всей коллекции, даже не взглянув на нее. Ну, и прекрасно. Однако, оставалось еще двадцать семь человек. И опять самым подозрительным представлялся Гарри Макгроу.
Все материалы, которыми меня обеспечили Торес и Моран, были посланы и комиссару Катлеру. Разумеется, в полиции шли практически тем же путем. Поэтому я не стала заниматься дублированием действий, которые полицейскими инспекторами могли быть выполнены и быстрее и качественней. Я позвонила комиссару, и мы договорились обсудить дальнейший план совместных действий у него в кабинете.
Встретиться нам удалось только к вечеру. Но зато в нашем импровизированном совещании принимал участие и Дэвид. Причем, он пришел не с пустыми руками. Хотя Дэвид, по-прежнему, не мог уйти от мыслей о Макгроу, его материалы были весьма любопытны и убеждали нас, что до выбора единственной рабочей версии нам еще очень далеко. Большинство фактов, представлявших для нас интерес в этом деле, Дэвид выловил из архива журнала «Коллекционер». У меня даже мелькнула мысль о том, что и мне и полицейскому комиссару неплохо бы на этот журнал подписаться. Я не знаю точной статистики, но преступления, связанные с коллекциями и коллекционерами составляют внушительный процент в общем объеме криминальных происшествий.
– Ну, что ж, давайте обсудим все, что удалось выяснить и по Веронике и по убийству Смоллера, – сказал комиссар, очевидно, чтобы сразу придать нашей встрече очень деловой и почти официальный характер.
Мы преисполнились осознанием важности этого момента, но нас грубо вырвало из этого благотворного состояния неожиданное вторжение еще одного участника событий. Нетрудно догадаться, кто это был, правда? Да, конечно, Макгроу.
– Я заезжал в редакцию «Интерньюс», чтобы встретиться с вами, господин Сомс, но мне сказали, что вы отправились в полицию, поэтому я здесь, – весьма эмоционально заявил он.
– И зачем это я вам понадобился? – не скрывая своего удивления, спросил мой друг.
Он, как мне казалось, в этот момент еще не понял, с кем говорит.
– Я хотел поблагодарить вас за честность и профессионализм! – ничуть не смущаясь, продолжил наш посетитель.
– Спасибо, но…
– Дело в том, что только в вашей газете не было ни слова о подозрениях в мой адрес, а госпожа Адамс вчера говорила, что попросит именно вас обойти стороной эту тему в публикациях вашей газеты. Вы могли не внять ее просьбе, но вы поступили благородно и разумно. Поэтому, именно вам я готов дать любое интервью, ведь меня обязательно будут подозревать?!
– Дэвид, это и есть господин Гарри Макгроу, – вставила я в бурный монолог нашего гостя необходимое пояснение.
Нет, моих литературных способностей явно недостаточно, чтобы описать удивление и разочарование, отразившиеся во взгляде Дэвида.
– Может быть, вы не откажитесь ответить и на наши вопросы? – спросил комиссар.
– С удовольствием, – улыбнулся Макгроу и, похоже, он был вполне искренен.
– Тогда объясните нам, почему вы посетили выставку миниатюр Фениори четыре раза? – задал Эрик
