Классовый вопрос

Черт побери, его друзья по школе подняли бы его на смех, если бы видели, что он тратит драгоценный день каникул на эту худышку.

– Сто лет здесь не была.

– Не ты одна.

– Сегодня ты не нырял. У тебя сухие волосы.

– С дерева ныряют только дети.

– А ты теперь уже не дитя, – она склонила голову набок так, что перо ее малюсенькой шляпки коснулось плеча. – Как вижу, нет. Ты больше не пират, не капитан корабля и не воин- викинг. Хорошие были дни, правда? Подходи и садись. Расскажи мне о себе.

– А как же этот? – указал он на коня.

– Пегас? – засмеялась она. – Доводилось ли тебе слышать более тривиальную кличку для коня? И менее подходящую? Он тихий, как мышка, и будет спокойно пастись здесь, пока я не соберусь домой.

И она села на траву близ реки, вытащила булавки из шляпки и отбросила ее в сторону, потом поджала колени и расправила юбку на ногах, прежде чем обхватить их руками. Она положила голову щекой на колени и пристально посмотрела на него. Он сел рядом, скрестив ноги.

– Я скучала по тем дням, когда мы были детьми. Я скучала по тебе, Реджи, – с тоской сказала она.

Ну как он мог признаться ей, что он полностью забыл те дни, забыл ее. И не вспоминал, пока она не появилась перед ним верхом на лошади.

Ее губы изогнулись в улыбке, в глазах заплескалось веселье.

– Ты забыл о моем существовании, не правда ли? Мальчишки – противные, безалаберные создания. Но, с другой стороны, у вас хватает, чем забивать голову, не то, что у нас. Ты учишься в школе и, думаю, у тебя много друзей. Я уверена, что они у тебя есть, потому что иногда твои mama и papa находятся здесь, а тебя нет, хотя в школе каникулы. Расскажи мне о школе.

Он пожал плечами.

– А, тоска зеленая.

– Глупости! В мальчиках есть нечто, заставляющее их считать, что выражать энтузиазм по поводу чего-либо и демонстрировать любые другие чувства, кроме презрения и недовольства, недостойно мужчины. Это очень непривлекательно.

– Я и не пытаюсь привлечь тебя.

Они помолчали.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она. – Если так, то я уйду. Даже, несмотря на то, что это ты не на своей территории.

Он повернул голову и посмотрел на нее. Она действительно была хорошенькой маленькой штучкой. Сейчас она вся одни большие, задумчивые синие глаза.

– Анна, – начал он и почувствовал себя ужасно глупо, потому что не знал, что сказать дальше. Он и забыл, что имел обыкновение называть ее так, потому что имя Аннабель казалось ему слишком девчачьим.

Она улыбнулась.

– Ты единственный, кто звал меня так. Помнишь тот день, когда я взобралась на дерево, и потребовался час с лишним чтобы спуститься с него? Никогда больше я не была так напугана.

Он действительно помнил. Удивительно, но он помнил, как у него тряслись колени при мысли, что ему придется проявить героизм и лезть на дерево, чтобы спасти ее, чтобы помочь ей спуститься вниз. Но она сделал это сама, без единой просьбы или мольбы о помощи.

– Помню, – ответил он.

– Ты сказал мне, что я храбрая. Это самый прекрасный комплимент, который я когда-либо получала. Возможно, до сих пор.

Она засмеялась.

– У тебя была привычка, – припомнил он, – ловить рыбу и отпускать ее назад. Будто девчонка.

– Я и есть девочка, – ответила она и их взгляды встретились.

Он почувствовал возвращение той неловкости, которую ощутил, когда снимал ее с лошади и ее тело, опускаясь, скользнуло вдоль его. Ему стало жарко, дыхание перехватило.

И это из-за нескладной девчонки, которая задирала нос, когда видела его в церкви.

Ее левая щека, та, которую он мог видеть, вдруг залилась румянцем. Возможно, она тоже вдруг ощутила неловкость.

– А я влезу на вершину дерева быстрее тебя, – вдруг заявила она.

– Это ребячество, – бросил он.

Но она вскочила и понеслась к дубу. Подбежав к нему, стала быстро взбираться. Перед ним мелькнули тонкие ножки, обутые в сапожки для верховой езды, и краешек белой юбки из-под амазонки.

С минуту он наблюдал за ней. Он надеялся, что она не застрянет на полпути или, хуже того, наверху. Он надеялся, что она не станет взывать о спасении.

Но он знал, что взывать она не будет.

Она спасет себя сама. Он чувствовал, что в этом она ничуть не изменилась.

Он презирал себя за то, что по-прежнему неравнодушен к ней.

Как зубоскалили бы над ним его приятели!

Он последовал за ней.

Какое-то время они молча карабкались, пока она не начала смеяться, звонким, неудержимым смехом. Он тоже засмеялся, и выбрал другой путь к вершине, чтобы догнать и перехватить ее. Они встретились намного выше ветвей, где играли, когда были маленькими. Она непринужденно уселась на развилку между стволом и веткой, растущей слегка вверх. Он стоял на другой ветви сбоку от нее, обхватив ствол рукой. Их окружала густая зелень. За нею кое-где проглядывала синева неба и ее синий отсвет в реке под ними.

– Боишься? – спросила она.

– Нет.

– Лгунишка!

– А ты? – спросил он.

– Нет.

– Лгунишка!

Оба глупо фыркнули, и он принялся осторожно опускаться, пока не сел боком на свою ветку. Их плечи почти соприкасались.

– И как мы собираемся слезать? – спросила она и снова рассмеялась.

– Возможно, нам придется провести здесь остаток нашей жизни, – заключил он.

– Надеюсь, что нет, – заметила она. – Если я не вернусь в течение часа, один грум в наших конюшнях будет очень беспокоиться. Он должен был ехать позади меня, но я убедила его, что в этом нет необходимости, так как обещала не покидать пределов парка. Я думаю, он хочет верить, что эта идея исходит от моего отца, но подозревает, что это не так.

Он повернул голову и посмотрел на ее профиль. У нее все еще было лицо ребенка. Хотя не совсем. Она уже не походила на маленькую девочку с пухлыми щечками, с которой он когда-то играл. Она обещала стать красавицей, когда немного подрастет и когда у нее появятся груди, бедра и все прочие полагающиеся округлости. Возможно, она выйдет замуж за герцога, маркиза или за графа. Возможно, даже за принца.