надоумил, но я… Может, я невольно уловила подсказку в его же собственных словах, может, во мне проснулось то, что испокон веков называется женской хитростью, может, я каким-то двадцать восьмым чувством почуяла свой единственный, практически несуществующий шанс, а может, я сама все это и наколдовала… Но я моргнула и сказала ему с самым невинным видом:
— Да не знаю… У меня машина что-то заглохла… Я ее так, сяк — не заводится, а попросить уже некого, все ушли. И в авторемонте не отвечают. Ой, как же повезло, что вы вернулись. Подбросьте меня, пожалуйста, до города.
Он нахмурился недоуменно.
— До города… М-да… А что с машиной-то? Ты смотрела?
Я выглянула в окно, где, припаркованная прямо под моей комнатой, стояла машинка, еле различимая в темноте под сплошными струями дождя.
— Не знаю… Может, деталь какая-нибудь отсырела? Я побоялась внутрь лезть, еще зальет совсем, думаю… Если бы вы меня сейчас до города подвезли, я бы на выходных перебилась, а в понедельник механика привезла. Вместе с ним и приехала бы, у меня в страховке такая опция есть.
— М-да, — повторил он задумчиво. Вид у него был растерянный и как будто слегка недовольный. Потом, явно приняв решение, он резко кивнул. — Да уж подвезу, куда деться-то. Не бросать же тебя здесь на всю ночь. Только быстро. Собирайся — и чтобы раз-два!
Я мгновенно вскочила, схватила сумку и плащ, выключила электричество в комнате.
— Ну вот. А если б я не приехал? — говорил он мне уже совсем другим, гораздо более довольным тоном, пока мы быстро шли, практически неслись, по коридорам. — А я буквально случайно, просто забыл здесь…
Он толчком распахнул дверь в свой кабинет.
Там сидела женщина.
Довольно молодая, пожалуй, только немногим старше меня, в темно-сером деловом костюме и сапогах на высоком каблуке. Брюнетка, короткая стрижка, вздернутый нос. Никакой, даже самой слабенькой, ауры. Простая. И даже не сказать чтоб очень уж симпатичная. Не уродка, но какая-то… невыразительная. Никакая. А главное — какого черта она вообще делает в его кабинете?
Впрочем, этот-то черт разъяснился практически сразу. Увидев Гуру, брюнетка поднялась со стула, надула губки и капризным голосом защебетала что-то такое на тему, что сколько ж можно, она тут сидит, ей скучно, и вообще.
Он даже бровью не повел.
— Так, девочки, все, собираемся и едем. Быстро, быстро. Видишь, это моя коллега, — тут он кивнул в мою сторону, — сломала машину, собиралась ночевать на работе. А тут мы! А ты говоришь — зачем! Ничто на земле не бывает напрасным! Пошли, пошли!
— Это Роза, — говорил он уже по пути. — А это, — он представил меня. — Вот и познакомились, всем очень приятно.
Мы с этой Розой послушно обменялись вежливыми кисловатыми улыбками. Приятно ни одной из нас не было.
В машине Роза по-хозяйски вспорхнула на переднее сиденье. Я тихонечко пристроилась сзади. Настроение у меня было отвратным. Ну и чего я вообще все это устроила? То есть я-то, конечно, знала — чего, я-то думала, что смогу урвать целых двадцать минут вдвоем, в тесном замкнутом пространстве машины, драгоценность, которую включу в коллекцию и долго потом смогу перебирать и рассматривать, и так все хорошо получалось, но теперь, из-за этой дурацкой Розы… И главное, ну я могу понять, если б она была хотя бы красавица, а то же ведь нет, ничего такого… да его собственная жена, она и то гораздо эффектнее. А эта…
Да она еще, похоже, и дура к тому же. Я прислушалась. На переднем сиденье Роза все тем же щебечущим голосом продолжала нести какую-то идиотскую чушь о том, что вот, у нее были именины, как раз вчера, и она так соскучилась, и сидела на диете, а теперь надо пойти покушать вкусного, но мяса она не хочет, потому что у нее кашель, кажется, она простудилась, бедняжка, надо купить ей шарфик… Ужас. Как беседы Тины с Даной, только еще хуже. Те хотя бы на комплименты и подарки так явно не напрашивались. Ну что, что он мог в ней найти? Это же НИ-ЧЕ-ГО. Пустое место. И он — он же ведь умный, великий человек, его должно стошнить от такого еще раньше меня, почему он все это терпит? Зачем он вообще с самого начала ее притащил?
Великий человек между тем только улыбался — я видела это в зеркальце заднего вида — и время от времени немногословно поддакивал своей фемине. Да-да, конечно же, очень похудела, конечно, надо покушать, а если не мясо, тогда что — пасту? При этом он иногда бросал на меня смеющийся взгляд — в то же зеркальце, — и мне казалось, что ему немного неловко.
Что, впрочем, не мешало ему время от времени брать эту Розу за руку. Черт, черт, черт! Ну почему, ну как это все могло так по-дурацки получиться? И главное — я-то что здесь делаю?! Мало того что мне тошно, но я же и им мешаю.
То, что я им мешаю, так прямо и висело в машине густым невысказанным дымом. Я кожей чувствовала, как бесится эта Роза. И, в общем, при всем своем возмущении я ее понимала. Уж если я чувствовала себя обкраденной на эти двадцать минут, то что должна была чувствовать она, которой эти двадцать минут принадлежали изначально, по закону? Хотя постойте — по какому такому закону? Она ему кто? Никто! Я тут, можно сказать, по делу, ну ладно — по обстоятельствам, а она? Она тоже по обстоятельствам, знаем мы эти обстоятельства! Гадкая шлюха! И ладно если бы хоть красивая была, а то вон — только подарки и может клянчить. Именины у нее! Да хоть бы меня постеснялась!
Я разозлилась. Ну в самом деле, что это такое? Да и кто бы вынес — смотреть, как посторонняя бездарь так гадко обращается с подарком, которому я, если подобное счастье хоть когда-нибудь выпало бы на мою долю, нашла уж такое применение… Уж я бы… Паста! Тьфу! И как он только… И куда он смотрел вообще? Даже я, между прочим, красивее. И уж точно умнее. И моложе. И…
Собственно, а почему бы, действительно, тогда не я? Я моложе, и лучше, и, главное, — я-то ведь настоящая ведьма. Что же я — совсем, что ли, ничего не могу?! А ну-ка…
И тут снова, как тогда в кабинете, когда я придумала про эту машину, меня проперло. Я буквально из ничего, из воздуха, из каких-то глубин собственного порочного сознания — я и не знала, что у меня есть такие глубины — понахватала нужных нитей (часть вытащив, между прочим, из той же Розы — на войне как на войне!), — мгновенно и яростно соткала из них ткань нужного заклинания, нагнулась как можно ниже под сиденье — и натянула его на себя, завернулась в его занавесь, как в броню, и приготовилась к бою.
Выпрямилась и посмотрела на себя в зеркало. Хорошо. То есть просто настолько хорошо получилось, что мне даже самое себя на секунду удалось обмануть. В первый момент я не узнала своего отражения. Но уже во второй…
Во второй момент мы с отражением, опознав друг друга, сплотили усилия, улыбнулись — черт, а я и не знала, что умею так улыбаться, — и поймали отраженный в том же зеркале мужской взгляд…
Вот честное слово, мне не показалось — у него на самом деле дернулись руки на руле, когда он встретился взглядом с улыбкой моего отражения! Он моргнул, словно не веря своим глазам, и тут же обернулся на меня настоящую, словно хотел удостовериться, что не ошибся, и понять, что вообще происходит. Я встретила его продолжением этой улыбки.
— Какой жуткий дождь, — сказала я светски, обращаясь как будто к Розе, но на самом деле к нему, и имея в виду нечто совершенно другое. — Я просто не помню другого такого дождя. Очень странное ощущение, вы не находите?
Я говорила чушь, но это было совершенно неважно, потому что я могла говорить что угодно, в этом сценарии значение имели не слова, а сам тот факт, что я говорила. У каждого слова, у каждого звука было свое значение, понятное только тому, для кого этот звук произносился, а на остальных мне было наплевать. И он все понял. Я видела это в его глазах, и мое отражение тоже видело, и мы никак не могли расцепить треугольник этих взглядов, я что-то говорила, он спрашивал меня о чем-то в ответ, ему отвечало отражение, я подхватывала… Воздух в машине сгустился до невероятного состояния, став почти непрозрачным, как перед грозой, в нем просто физически чувствовалось нездешнее напряжение, мне казалось, я просто вижу, как здесь и там молниями просверкивают магические разряды.
Несчастная лишенная магии Роза тоже что-то почувствовала — невозможно было этого не
