— Алиса, хорошо, что мы встретились. А я хотела тебе позвонить.
— О'кей, а что такое? Что-то важное?
— У меня к тебе просьба. Давай выйдем, покурим, а?
Я была заинтригована. До этого она не особенно стремилась вступить со мной в общение, я же никогда не любила загадочных красавиц, несущих себя так, словно они боятся расплескать хотя бы часть своих внутренних сокровищ. Мы вышли из галереи и сели на скамейку на бульваре.
— Я какое-то время назад случайно столкнулась с Громовым. Он меня не отпускал весь день, всюду таскал за собой. Был очень мил, я удивилась.
— Да? Почему? Он обычно мил с дамами.
— Да нет, мне казалось, что он меня недолюбливает, пока я была с Дагом. Ты знаешь, что он меня бросил, Даг?
— Я знаю, что вы не вместе, но подробностей не знаю.
— Хорошо. Потом мы пошли к Громову. Ничего, что я об этом говорю?
— Нормально.
— Я не знала, что у вас что-то есть. Я предполагала, но точно не знала, вы никогда не показывали ваших отношений. Мы когда расстались с Дагом, я была убита абсолютно и как бы вдруг оказалась в вакууме. Куда-то пропали все друзья. Я думала, что это наши общие друзья, а оказалось, что только Дага. Поэтому я обрадовалась, что Громов со мной… э-э… общается. Но потом я поняла, что это не просто так, что он преследует две цели.
— Ну, мужчина всегда преследует некую цель, когда общается с красивой женщиной.
— Но как раз эту цель он не преследовал.
— Тогда я не понимаю, — удивилась я.
— Он, во-первых, хотел что-то там доказать Дагу, и я даже не была особенно против. После того, как тот себя со мной повел — почему бы нет, и Громов как раз подходящая кандидатура. Но на самом деле его главной целью было, чтобы об этом узнала ты.
— Да? Почему ты так думаешь?
— Когда мы к нему пришли — а он меня практически силой привел, — он только и говорил, что надо тебе позвонить. То по одному поводу, то по другому. Я думала, что он со мной из-за меня, а он хотел только тебя позлить.
— Ну не знаю. Не обязательно. Он все время с разными женщинами тусуется.
— Я его уже практически обняла… извини, что я тебе такие детали рассказываю, но я хочу, чтобы ты знала; так он просто схватился за трубку, тебе звонить. Я разозлилась и ушла.
Она замолчала.
— А о чем ты хотела попросить? — спросила я.
— Он не хотел меня отпускать, взял мою сумку и спрятал. Я тогда просто повернулась и ушла. А теперь он мне эту сумку не отдает.
— В каком смысле — не отдает?
— Так Не отдает. Я ему позвонила, попросила встретиться, чтобы он передал мне сумку. Он сказал «да» и не пришел, я его просто так прождала в метро. Потом я хотела сама приехать и забрать, но он не согласен. Говорит, что когда его нет дома, то нельзя тревожить отца. А дома он не знает, когда будет; он приходит и уходит. А теперь он вообще не подходит к телефону, а я не хочу ходить на тусовки, чтобы не встретить там Дага. Понимаешь?
— Так ты хочешь, чтобы я поговорила с ним и взяла твою сумку?
— Да, если тебя это не очень затруднит. Я буду очень признательна тебе.
— Не проблема.
Договорились, что, когда Наташина сумка будет у меня, я ей позвоню. Наташа ушла вниз по бульвару, а я вернулась досматривать выставку.
Странный человек Громов. Чувствует он ко мне что-то или нет? Я не могла разобраться.
БЛЮЗ — ЭТО КОГДА ТЕБЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЛОХО
В последнее время я очень сблизилась с Боженой Ярской. Каждый раз, когда я приходила к Марине, то непременно поднималась поболтать с Боженой. В какой-то момент я начала проходить к Божене сразу, не заходя к Марине и Глебу. Мне вдруг стало казаться, что они, особенно Глеб, немного осуждают меня и мой образ жизни: все эти бесконечные тусовки, сейшены, пьянки, обилие знакомых мужского пола.
— Ты небось, Бялая, нажираешься на своих тусовках, а потом трахаешься там с тем, кто под руку подвернется и у кого еще стоит после всего выпитого, а?
— Отстань, Глеб! Зачем ты это говоришь? Ты не понимаешь, что это оскорбительно?
Он смотрел на меня с подозрением, что выводило меня из себя.
— Представления, как из каменного века, — выговаривала я ему. — Что, если я не замужем, так я не могу заниматься сексом с тем, кто мне понравится? И чтобы ты знал, я не сплю направо-налево с кем придется, хотя я верю, что у женщины есть на это полное право.
— Право есть. И такая женщина называется блядь.
— Да иди ты к черту! Ты просто неандерталец.
— А что, ты мне скажешь, что после того, как все напьются и выкурят по паре косячков, ничего такого не происходит? Да я видел, что у Божены творится, еще до того, как Леха появился. Каждый день оргии были.
— Оргии?! Я вижу, у тебя фантазия разыгралась. Ты лучше признайся, что тебе немного завидно. Где-то идет жизнь, а ты, молодой и красивый, заперт дома с маленьким ребенком и женой. Вот и злишься.
— Да это мне все завидуют! Когда я иду с женой и сыном по улице, на меня все оглядываются, все останавливаются сказать, какая мы красивая семья. Мы с Мариной как король и королева. А трахать постороннюю полупьяную, грязную девку, в которой неизвестно сколько до меня народу побывало, — фу, гадость!
— Да я тебя никуда и не приглашаю.
— Да тысячи, сотни тысяч женщин все бы отдали, чтобы оказаться на Маринином месте — муж, дети, семья. И ты, дорогая Алиса, в глубине души тоже хочешь быть нормальной бабой, а не такой вот суфражисткой.
Беседа принимала слишком личный характер, а ссориться мне не хотелось.
— О'кей, я не знаю, что такое суфражистка, но, судя по тому, как это звучит, быть ею не хочу. Но и то, что ты называешь нормальной бабой, имеет более широкие рамки, чем муж и дети.
После таких разговоров с Боженой было очень легко, она никого не судила и уж точно не осуждала.
Иногда она брала гитару и начинала петь. У нее был потрясающе сильный голос, хотя, конечно, десять лет наркотиков и алкоголя сказались на нем. Но все равно она, сидя в метре от меня на своей маленькой московской кухне, выбрасывала в пространство такое количество любви и внутреннего огня, что у меня мурашки шли по спине.
— Ты знаешь, что тебя называют русской Дженис Джоплин?
— Я лет в пятнадцать начала петь ее песни. Я училась на ней. Дженис не надо было прыгать, бегать, раздеваться. Ей надо было только закрыть глаза и пропеть.
— Слушай, извини, что я спрашиваю. А вот наркотики… ведь все почти рок-музыканты — наркоманы…
— Да ни фига! Ну почему про всех рок-н-рольщиков думают, что они торчат? Сколько раз повторять: не может человек торченный такую музыку делать. Не может!
— Не все употребляют, но многие. Это факт. Все-таки наркотики помогают творчеству.
— Наоборот! Ну, не то чтобы наркотики разрушают музыку, но очень мешают. Ничего не хочется, понимаешь? Типа — отстаньте от меня, оставьте в покое! У меня, по крайней мере, так было. Ощущение как
