от поездки к морю — лениво так, повалялась на песочке, погуляла, оттянулась и вернулась домой.
Знаешь, почему я решила завязать? Потому что достала меня эта наркоманская жизнь. Под опиумом ломает-кумает, сидишь скрюченная в банан, не реагируешь, даже если твои друзья приходят, шугаешься всего на свете.
— А как ты переломалась?
— А сама, безо всякой помощи. Меня два года ломало… Алкоголь меня спас. Вот алкоголь, кстати, очень музыку помогает слышать.
— Сыграть тебе еще что-нибудь? — Божена взяла гитару, перебрала струны. — Ты любишь блюз?
— Честно тебе сказать, я не очень знаю, что это такое. Для меня это просто слово.
— Ну, вот когда тебе хреново, совсем хреново и ты совершенно одна — что ты делаешь?
— Раньше я бы сказала, что позвала бы маму. А сейчас — не знаю.
— Выть хочется. Выть. Уу-у-ууу… — Божена на самом деле завыла, на такой гнетущей тоскливой ноте, что у меня сразу слезы подступили к глазам. — Вот так родился блюз, из боли, — она сама плакала.
ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ БОЖЕНЫ
Мы стояли с Мариной в коридоре перед закрытой дверью гостиной и шептались.
— Я боюсь туда заходить, — сказала Марина, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Двадцать минут ни одного звука. Может, он что-то с собой сделал? — Слезы опять покатились у нее по щекам.
Я прижалась ухом к двери — ничего, тишина, ни одного, даже слабого, шороха.
— Алиса, иди проверь, что там, — Марина подтолкнула меня в спину.
Заходить в комнату, в которой укрылся Глеб, я боялась.
— Он тебе ничего не сделает. Если он жив. — Она разрыдалась.
Я только что спустилась к Марине с Глебом от Божены, которая отмечала свой день рожденья. Я решила пойти проверить, что там у них, потому что они тоже должны были прийти, но прошел почти час, их не было. Когда я тихонько, чтобы не разбудить Игорька, постучала, дверь в ту же секунду открылась, и Марина с силой втащила меня в квартиру. Она была зареванная, с красной распухшей щекой. Ее всю трясло.
— Господи, что случилось?
— Тише, не ори, — она потянула меня на кухню. Напуганный заплаканный Игорь сидел за столом и рисовал.
— Мы поругались с Глебом. Ужасно. Все, это конец.
— А почему у тебя щека разбита? Он что, тебя ударил?
— Да. Представляешь, это он меня первый раз ударил.
— Вот мразь!
— Я полезла его бить, здесь, в коридоре. А его бить нельзя, он сколько раз мне говорил, чтобы я не поднимала на него руку. Но я не могла сдержаться. А он звереет. Он просто отмахнулся от меня, но я отлетела, упала и ударилась. Вот, видишь, и локоть разбила, — она показала мне кровавую ссадину.
— А что у вас произошло? Ведь разговаривали по телефону пару часов назад, все нормально было.
— Да не важно, ерунда. Глеб вдруг решил, что надо полки книжные повесить. Ну и поспорили, как вешать, куда. И пошло-поехало. Он криво сделал и начал орать, что я под руку говорю, я в ответ кричу, что хотели, как люди, пойти к Божене, так почему надо именно сейчас, второпях. Игорь начал плакать. В общем, понимаешь.
— Ни черта не понимаю и понимать не желаю. Вы из-за полок этих подрались?
— Он обиделся, решил уйти воздухом подышать, а я за ним побежала и стала его кулаками бить по спине, он повернулся и отшвырнул меня. Потом зашел в гостиную и начал там бушевать, грохот такой стоял, будто он там всю мебель переломал. Игорь плакал, бедный. А потом все затихло.
Делать было нечего, надо было идти. Я тихонько приоткрыла дверь и оглядела комнату. Моим глазам открылся пейзаж как после битвы. Вновь прибитые полки были вырваны из стены с мясом и разломаны на мелкие куски, шкаф перевернут, стулья разбиты в щепки, стол опрокинут. Весь пол был усыпан книгами, одеждой, осколками и землей из цветочных горшков. Марина втолкнула меня в комнату и закрыла за мной дверь. Отступать было некуда.
Глеб лежал ничком на диване, сдвинутом со своего обычного места на середину комнаты, и признаков жизни не подавал.
— Глеб, — тихонько позвала я.
Он не шевелился. Я подошла ближе, надо было проверить, дышит он или нет. Внезапно он выпрямился и сел на диване. Я отскочила. Меня испугало его лицо — в глазах слезы, на скулах ходят желваки, рот так плотно сжат, что губы превратились в одну узкую линию. Он хотел мне что-то сказать, но подбородок у него задрожал, и он опять рухнул на диван лицом вниз.
— Уйди, Алиса.
Я вышла к Марине.
— Ну, что?
— Он жив и здоров, по этому поводу можешь не волноваться. Но очень страдает. Я на него разозлилась, что он тебя толкнул, но сейчас мне его жалко. Он мучается.
— Думаешь, я могу пойти к нему?
— Думаю, да. Мне кажется, он тебя ждал, а тут вдруг я.
— Ладно. Слушай, посиди с Игорьком на кухне.
— Маринк, мне надо идти наверх. Я с Громовым пришла, он там меня ждет, я сказала, что на минутку уйду. Он ведь и уйти может, не дождавшись.
— А, ну конечно, тогда иди. Ой, как мне хотелось увидеть Громова наконец. Может быть, я сейчас помирюсь с Глебом, и мы успеем прийти.
— Ну, ни пуха.
— К черту.
Я вернулась к Божене. Веселье было в полном разгаре, и мне надо было догонять всех.
Громов мне уже давно говорил, что я должна вытащить Божену из болота, стать ее менеджером, раскачать на репетиции, концерты, а потом и запись. Оказалось, что мне не надо сильно ее раскачивать. После пары разговоров на эту тему Божена завелась. Она теперь всем меня представляла как своего менеджера, хотя у меня не было не только опыта, но даже представления, что надо делать. Начало камбека Божена решила совместить со своим днем рожденья, после которого Леха уезжал на гастроли, поэтому готовилась к мероприятию основательно, развив лихорадочную активность. Она решила пригласить всех, кого получится, чтобы как можно больше народа узнало о ее возвращении к активной творческой жизни. Пригласила даже музыкантов из своей прошлой группы. Божена не общалась с ними несколько лет, стесняясь своего положения и бездеятельности, но сейчас она была женой известного на всю страну гитариста и стояла на пороге нового витка своей карьеры.
В ее видении Громов и даже я были важными элементами программы. Поэтому мне было поручено в обязательном порядке доставить Громова к Божене в назначенный день. Громов же, хотя и побуждал меня продюсировать Божену, идти к ней под разными предлогами отказывался. Боялся, я думаю, увидеть ее такой, какой она стала. Он помнил ее еще молодой и красивой, полной огня.
Кроме того, он никогда не ходил со мной к моим друзьям и на мои тусовки. Все мямлил, что попробует, постарается, обязательно придет, но никогда не встречался со мной перед такими походами. Я шла одна, а он в результате не приходил. Потом всегда придумывал объяснение. Он и сейчас попытался проделать тот же номер.
— У меня важная встреча, а потом заседание редакции. Не знаю, когда закончится. Ты иди вперед, а я потом подойду.
— Нет, Сереж, мы вместе пойдем. Я, собственно, могу с вами посидеть на редакции.
