— Конечно, мадам, но в королевских апартаментах уже есть театры, и в них играют пьесы, привлекающие внимание света, — серьезно ответила мадам де Мотвиль.
— Жюли, — обратилась тогда супруга Луи к дочери мадам де Рамбуйе, — а не пойти ли нам на какое- нибудь представление вместе с Шарлем? Убеждена, это поможет ему забыть о долгом пребывании в плену.
Жюли д'Анжен сделала гримаску, выражающую нерешительность или неодобрение, но, поскольку ее мать признала спектакль Гийо-Горжю достойным зрелищем для королевы, ей ничего не оставалось, как согласиться.
Стоявший в амбразуре окна, где уже находились маркиз де Пизани и Луи Фронсак, Венсан Вуатюр знаком приказал лакею подать вина.
Обменявшись вежливыми приветствиями, поэт обратился к Фронсаку явно озабоченным тоном:
— Как ты нашел мсье д'Аво, Луи?
— Это человек… весьма сведущий, очень приятный и, главное… очень проницательный, — медленно ответил молодой кавалер ордена Святого Михаила, тщательно подбирая слова.
— Я рад и просто счастлив, что ты воздал ему должное! Его очень тревожит расследование, которое ты ведешь.
— Я сказал ему, что он беспокоится напрасно. Расследование совершенно его не касается, и, кстати говоря, я обещал все ему рассказать, как, только, дело будет завершено.
— Полагаю, именно это расследование привело тебя в «Азар»? — спросил Пизани, сдвинув брови.
— Да, но не забывайте, друзья мои, — все это должно остаться строго между нами. Речь идет о безопасности королевства.
— Ты прекрасно знаешь, что нам можно доверять, Луи, и я не буду пытаться узнать больше. Но боюсь, как бы тебя не настроили против графа д'Аво, особенно после встречи с мсье Сервьеном. Этот человек ненавидит его!
— По правде говоря, Венсан, в этом деле я скорее работаю на наших полномочных представителей.
— Стало быть, речь идет о дипломатии и о конференции в Мюнстере, — сделал вывод Пизани. — Тогда повторю еще более настоятельно: Луи, будь осторожен! Этот теневой мир страшен… и часто смертелен. Для меня в тысячу раз предпочтительнее столкновение на поле битвы, со шпагой руке, чем гибель в темном проулке, с перерезанным горлом, от руки какого-нибудь шпиона. Такая смерть бесславная и часто бессмысленная.
— Мне кажется, я это понимаю, Леон. Не беспокойся, Гофреди неотступно следует за мной. Однако, друзья, теперь ваш черед просветить меня: только что я обнаружил мсье Ларошфуко в мрачном и странном настроении, и это вызывает у меня вопросы…
— У него есть все причины для меланхолии, — сурово произнес Вуатюр. — Как ты знаешь, Луи, принц по природе своей не способен принять окончательное и бесповоротное решение. Он был другом королевы во времена ее борьбы с кардиналом и тогда же сблизился с герцогиней де Шеврез. Но он не может смириться с тем, что королева изменилась. Из верности или, быть может, трусости он сохранил некую двусмысленность в своем отношении к ней. По его собственным словам, он имел несчастье быть другом Важных, хотя не одобрял их поведения и после провала заговора отказался порвать с герцогиней, одновременно желая остаться преданным как королеве, так и своему другу принцу де Конде, от которого втайне ждет заступничества перед сестрой. Ибо ты, наверное, заметил, Луи, что мсье де Ларошфуко сгорает от любви к мадам де Лонгвиль.
Таким образом, его тянут в разные стороны люди, которые ненавидят друг друга. Королева недавно потребовала, чтобы он прекратил все сношения с мадам де Шеврез и полностью перешел на сторону кардинала. Ларошфуко ответил, что никак не может отказаться от дружбы с герцогиней, единственное преступление которой, по его словам, состоит в том, что она не нравится Мазарини.
Равным образом, он поддержал мсье де Монтрезора, близкого к герцогине де Шеврез, в его ссоре с аббатом де Ривьером, преданным сторонником Мазарини. И тот велел передать ему, что отныне будет противиться всем его честолюбивым устремлениям. Наконец, поскольку он отказался осудить мадам де Шеврез в деле о потерянных письмах, мсье д'Энгиен лишил его своей дружбы.
— Итак, мсье де Ларошфуко пожинает сегодня плоды своей нерешительности, — фаталистически заключил поэт.
— И что еще более неприятно для него, — добавил Пизани, — он навлек на себя вражду кардинала, который не дает ему никаких командных должностей в нынешней кампании. Хотя Ларошфуко не отличается воинственным нравом, сейчас он — один из немногих дворян, кто не обретет никакой славы.
В это мгновение в Голубую комнату вошел Шарль де Монтозье. Молодого человека сопровождал Робер Арно д'Андийи.
Все устремились к Монтозье, чтобы осведомиться о здоровье и поздравить с освобождением. Только Пизани и Вуатюр, не любившие его, остались в стороне.
Жюли д'Анжен вскочила, приветствуя жениха.
Монтозье, заметно взволнованный, поблагодарил всех за внимание, проявленное к нему во время плена, а затем во всех деталях рассказал о том, как проходила кампания и в каком состоянии находится армия.
Когда вопросы присутствующих иссякли, Луи смог, наконец, подойти к нему. Робер Арно тем временем вступил в оживленную беседу с маркизой де Рамбуйе и принцессой о недавних произведениях своего брата Антуана.[56]
— Я приехал из Германии только в воскресенье, Луи, и мне сообщили столько всяких новостей, что просто голова пухнет! Тем не менее, я запомнил сказанное супругами де Рамбуйе: ты, наконец, женился на Жюли! Надеюсь, твой брак будет способствовать моему. Быть может, даже ускорит его!
— Я желаю того же, Шарль.
— Не думал, что увижу тебя и Жюли в Париже. У вас же земли и поместье, которые нужно восстанавливать. В замке по-прежнему нельзя жить?
— Мы в нем уже поселились, хотя строительство идет полным ходом. Только вот несколько дней назад мне пришлось приехать в Париж. По делам… — Сделав паузу, он добавил гораздо тише: — Возможно, мне понадобятся твои советы, Шарль, и особенно твои познания…
— Всегда готов быть тебе полезным, Луи.
Тут Фронсак предложил отойти в сторону, поскольку их все еще окружали приближенные мадам де Рамбуйе. Они перешли в ту часть комнаты, где никого не было.
— Я собираюсь поговорить с тобой о деле, связанном с моим приездом в Париж. Речь идет о поручении, которое исходит от… мсье Ле Телье.
— Понимаю, — осторожно заметил Монтозье. — Можешь быть уверен в моей скромности.
— Не сомневаюсь, Шарль. Дело заключается в следующем: во время кампании вы, конечно же, получали шифрованные депеши…
— Это так.
— Но у вас были сомнения, не расшифровал ли враг эти послания до вас.
— Ты знаешь, я несколько раз выражал озабоченность по этому поводу.
— Расскажи подробнее…
— Нет кода, который нельзя расшифровать. Несколько раз враги узнавали о наших намерениях просто потому, что в германском штабе работают превосходные математики, способные взломать наши коды.
— Но возможно, они попросту выкрали реестры, которыми вы пользуетесь для шифровки ваших депеш. Или же подкупили одного из шифровальщиков и он стал предателем…
— Нет, я говорю со знанием дела: во время одной вылазки в их штаб-квартиру мы захватили в плен человека, сумевшего расшифровать наши депеши. Я сам допросил его. Он обладал редкой проницательностью. Играл с цифрами и буквами с необычайной ловкостью, за несколько часов мог составить тысячи и тысячи разных комбинаций.
Удивительным образом Монтозье затронул тему, больше всего волновавшую Луи, причем она
