– Именно, дорогой. Именно. И не сопи. Клянусь моими детьми, торжественно сообщать об этом не станем, – сурово посмотрел на Майзеля Вацлав. – Ни-ни. Только Геральдический вестник.
– Но ее отец же...
– Это были смутные времена, Данечку, – улыбнулась Марина. – Слава Богу, они позади.
– Вы же шутите, правда?
– Нисколько. Ты же знаешь, как серьезно мы относимся к таким вещам. Все должно быть по правилам.
– Вы просто оба сбрендили от радости. Я же еврей!
– А про это в Геральдическом уложении ничего не сказано, – просиял Вацлав. – Там сказано про службу и доблести, а еврей, китаец или марсианин – мы на это... как это по-русски... клал я на это с прибором, вот. Нечего в моем государстве аристократическую породу портить.
– Но это же глупо.
– Это тебе так кажется. А на самом деле все очень и очень ответственно.
– Что ответственно?!
– Елена – последняя из Мышлаевских. Ты не можешь отказаться, Данечку, – Марине вся эта мизансцена явно доставляла несказанное удовольствие.
– Может, мне еще ее фамилию взять?!
– Ну... Нет. Это не по правилам, – Вацлав покачал головой.
– Нет, это просто...
– Ты очень много сделал для того, чтобы честь, долг и отечество перестали звучать, как ругательства, Даниэль, – тихо, прищурившись и совершенно серьезно проговорил король. Майзель удивленно на него посмотрел, – так, полным именем, Вацлав его уже сто лет не называл. – Ты не монах, не отшельник и не тайный нашептыватель в ухо. Ты гражданин и публичная персона, и тебе придется бывать на дворцовых мероприятиях.
– Вот уж...
– Молчать, – по-прежнему тихо сказал Вацлав. – Аристократия – опора престола, ее главный и последний резерв. И я, Божьей милостью король и сюзерен, решаю, кто, когда и почему встанет в ряды моей армии, кому и почему пришло время стать тем, кем я желаю его сделать. Я – король, и такова моя воля. Посмеешь мне возражать?
– Нет, – подумав, вздохнул Майзель. – Нет, величество. Не посмею.
– Молодец, – Вацлав хлопнул его по плечу. – Вместе с супругой и детьми. Изволь соответствовать. И переоденься.
– И что?
– Учитывая твои заслуги перед страной, народом и человечеством, мы, нашим августейшим соизволением... Так уж и быть, разрешу тебе выбрать. Граф или маркиз?
– Барон.
– Вот тебе, – Вацлав, покосившись на Марину, которая деликатно отвернулась, показал Майзелю средний палец. – Граф или маркиз?! А то герцогом сделаю и велю в «Народном слове» пропечатать. Граф или маркиз?!
– А какая разница?
– Для тебя – никакой. Мое терпение лопнуло. На счет «три» не выберешь – будешь герцогом. Раз...
– Вацлав...
– Два.
– Граф.
– Ну, вот, молодец. С этим вопросом все. А жить вы где будете?
– Что, негде?!
– Здесь, что ли?! Это ЦУП, а не жилье для семьи с двумя детьми!
– Э-э... Я не думал...
– Ты, похоже, вообще ни о чем не думал. Марина, у нас ведь Людвиково крыло, после того, как музей переехал, совсем свободно, правда? Распорядись.
– Величество.
– Не смей возражать своему королю, засранец. Эти две бабы жить друг без друга не могут. Детям надо вместе играть. Малышке – учить чешский. Все, этот вопрос тоже решен.
– Вацлав...
– Ну-ну, дорогая. Посмотри лучше в баре, там должна быть бехеровка или сливовица, и налей нам с Драконом по двести пятьдесят с прицепом, как во время оно.
– Вы... Добрый вечер. Вы что тут все делаете? – Елена, как привидение, закутанная в простыню, возникла на пороге кухни, с изумлением глядя на монаршую чету и Майзеля.
– А! Вот и княгинюшка! – С некоторых пор король иначе Елену не называл. – Дорогуша, мы тут обсуждаем, что вам подарить на свадьбу. Я предлагаю Людвиково крыло дворца, а ее величество считает, что там сначала надо сделать ремонт... Что? Как?!? Разве этот мудак еще не сделал тебе предложение по всей форме?! Щас я ему ухи-то пообрываю!
– Боже мой, Вацлав... Елена, милая, не обращай внимания, это у него так радость выражается.
– Спасибо, Ваше Величество, – Елена улыбнулась и изобразила некое подобие книксена. – Мы уж как- нибудь без дворцов.
– Величество, – проворчал Вацлав, косясь на жену и сворачивая пробку на бутылке с какой-то невероятной этикеткой. – Я тебе покажу «величество»! Дракон, ты ей объясни, уж будь ласков, что жена моего друга не может меня такими словами обзывать. Величество! Сколько лет это пойло у тебя тут без дела прохлаждается, м-мать?!?
– Объясню. Чего разорался?! – Майзель виновато посмотрел на Елену и едва заметно пожал плечами. – Дай сюда флакон, десантник!
– Пойдем, милая, – Марина поднялась и, подойдя к Елене, взяла ее за локоть. – Этим двоим нужно сейчас в самом деле раздавить чекушечку, а мы с тобой обсудим кое-что пока. Пойдем.
Они вернулись в жилую часть дома.
– Не сердись, – сказала Марина и, улыбнувшись, погладила Елену по руке. – Мужчины часто забавно реагируют на новость о своем отцовстве. Ты ведь собираешься рожать, правда?
– Конечно, – Елена длинно вздохнула. – Я так... Я даже молиться перестала много лет тому назад. Мне же сказали – мужайтесь, никаких шансов. Как же это?
– Все в руке Божьей, дорогая. Да и потом... Любовь творит всякие чудеса. Я в это верю. Смешно?
– Нет, нет, Марина, нет! Но... Что же будет?
– Будет жизнь, Еленушка. И свадьба. И дети. И памперсы. И свинка, и... Все, как у людей, дорогая. Наконец-то. И ты нас порадуешь крестником. Как тебе идея?
– За тобой мне уж точно не угнаться.
– Ну, я раньше начала. Так что тебе следует очень постараться.
– Я боюсь.
– Что? Ну, Елена, конечно. Все боятся. Уж так заведено.
– Нет. Я не об этом. Я боюсь, что я... Что мы... Я не хочу мешать ему. Я не уверена, что ему это нужно.
– Елена, не говори чепухи. Я знаю Данека столько лет. Единственное, о чем он может мечтать – это любимая женщина и дети.
– Я не отказываюсь быть его любимой, Марина. Я не знаю, хочет ли он – на самом деле, понимаешь, внутри, – хочет ли, что бы это было – так? Жена, дети... Я не знаю.
– Я думаю, все решится сегодня, милая. Ему просто нужно слегка опомниться. Новость выбила из колеи не только нас с тобой, но и его, – поверь.
– Я понимаю. Я просто хочу, чтобы он... Он ничего не должен мне, Марина. Это я должна ему. Он спас меня от гибели по крайней мере трижды. И Сонечку. Я уже поверила, что у меня будет доченька, пусть через весь этот ужас, но маленький беззащитный человечек, за которого я отвечаю. И вдруг, – у меня будет ребенок. Мой собственный, мой, – мой ребенок! Которого не должно, не могло быть! Вообще никак не могло быть. Чего же еще можно ждать или требовать от мужчины?!
