буду строить больницу в Катманду. И во многих других местах. И школы тоже. И пансионаты для одиноких и беспомощных стариков. И университеты, в которых не будет юродивых дервишей с Кораном и Марксом наперевес, тоже. И защищать вас от фанатиков, кстати, не только исламских. И учить голодных прокормиться. И разрабатывать сорта сельскохозяйственных культур, которые трескают на завтрак вредителей, а к обеду созревают для уборки. И буренок, состоящих из одного вымени, буду делать. И массу прочих чудовищных вещей. Проблема в том, что это невозможно без суперсовременных технологий, тотального финансового контроля, повсеместной широкополосной связи и королевской воздушной пехоты с тактическим ядерным оружием пятого поколения и космическим базированием. Чтобы всякие дервиши, варлорды, полевые командиры и прочая нежить не смели даже приближаться к моим складам продовольствия и медикаментов. Чтобы знали: тронешь учительницу, священника или доктора, – и все, ты мертвец. Протянешь ребенку гранату – ты покойник. Вякнешь, что я покушаюсь на суверенитет и религиозную свободу, отрубая пальцы виртуозам клитороэктомии – ты труп. Только так это работает, пани Елена. Понимаете?
– Великолепно. Особенно мне понравилось про клитороэктомию. Немного мужчин на свете способны произнести это слово без запинки, и еще меньше представляют себе, о чем, собственно, речь. Браво. Тут я с вами полностью солидарна. А позвольте узнать, для чего вам требуются эти самые трансгенные растения и животные, о которых вы говорите? Неужели для того, чтобы накормить голодных?
– Именно. И чтобы леса в пойме Амазонки не исчезали с такой скоростью. И чтобы на сбор урожая требовалось в разы меньше пресной воды и энергии. И чтобы продукты были дешевыми.
– А о последствиях мутаций вы случайно не забыли?
– Нет. И методики, и подходы, лежащие в основе изучения трансгенных культур и животных, слишком молоды и ангажированы для того, чтобы вы и ваши друзья всерьез имели основания говорить о последствиях.
– А вы?
– А я и не говорю, – пожал плечами Майзель. – Мы вкладываем немыслимые деньги в информационные технологии, и могу сказать уже сегодня – последствия хотя и есть, но на много порядков мягче, нежели последствия применения химических удобрений и бесконтрольного расширения посевных и пастбищных угодий. И потом. Человечество уже много тысяч лет питается трансгенной пшеницей и трансгенным мясом трансгенных домашних животных. То, что благодаря современным технологиям нам на создание новых пород и сортов требуются месяцы, а не тысячелетия, мне не может не нравиться. И мне нравится. Вот как хотите.
– Интересно. А почему бы вам не обнародовать столь впечатляющие и утешительные результаты ваших разысканий?
– А все равно не поверят, – он улыбнулся, как будто пошутил. – И убеждать тех, кто против нас просто потому, что мы – это мы, не входит в мои краткосрочные планы.
– Но со мной...
– Ну, вы, – он вздохнул. – Вы, пани Елена, совсем другое дело.
– Это почему?!
– Вы ничего и никого не боитесь. Ни врагов, ни друзей. Поэтому, – он посмотрел на нее так, что Елене опять сделалось не по себе.
– Ну, ладно. Допустим. А что, разве вам это все выгодно?
– При чем тут выгода?
– А для чего же вы так подгребаете под себя все?!
– Для того, чтобы навести хотя бы элементарный порядок. Чтобы контролировать ситуацию, которую контролировать невозможно, не имея своих людей на ключевых постах. Для того, чтобы международный валютный фонд не имел возможности выдавать свои неолибертарианские бредни за рецепты всеобщего благоденствия. Для того, чтобы молодежь не шлялась по городам и весям в драных штанах, растаманских шапках и гантелями в бровях, а шла в университеты и школы, чтобы стать учителями, врачами, учеными, гениями торговли и капитанами производства. Чтобы не размахивала тупыми лозунгами типа «свобода для всех немедленно» или «смерть капиталистам-империалистам». А брала власть в корпорациях в свои руки. Но для этого, моя дорогая, недостаточно влезть на фонарь посреди площади Звезды и вопить благим матом. Нужно учить химию и математику, бионику и сейсмологию, штудировать финансовые дисциплины и зубрить языки. Социокультурную феноменологию, историю и статистику. И прочее. И это, безусловно, куда скучнее, чем размахивать флагами на демонстрациях. Или... А впрочем, не буду об этом.
– Антиимпериалистический манифест, вторая серия. Вам не кажется, что вы повторяетесь?
– Нет. Не кажется. Я повторяюсь и буду это делать, пока мне не удастся вас убедить. Я вовсе не жду, что вы мне немедленно и безоговорочно поверите. Я думаю, я покажу вам кое-что. Лучше один раз увидеть.
– Но все корпорации сидят здесь!
– Именно потому они здесь и сидят. Потому что я притащил их сюда. Кто-то пришел добровольно, кого- то пришлось приволочь силой. Но это неважно. Важен результат.
– Какой, черт возьми, результат?!
– Результат, которого мы добились здесь. И в Намболе. И начинаем потихоньку раздвигать мрак в Бразилии. Мне никогда не были интересны деньги ради денег, пани Елена. Мне всегда хотелось что-нибудь сделать с их помощью. Только вы не понимаете этого. Вы думаете, если я раздам все и всем поровну, то сразу наступит рай. Свободой – свободой средств, времени, удовольствий, собраний, слова, всего прочего – нужно уметь пользоваться. И этому нужно учиться. Иначе – хаос и смерть. Помните, – лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой? Я этого от всех даже не требую.
– Как можно научиться пользоваться тем, чего нет?!
– Так что, позволить им теперь поэтому и дальше убивать друг друга?! Нет, дорогая. Сначала порядок, потом свобода. И ни в коем случае не наоборот. Потому что наоборот не бывает. Свобода предполагает ответственность. Это, собственно, одно и то же, – свобода и ответственность. И еще одну вещь я вам скажу, пани Елена, которая вам наверняка не понравится. Должен быть страх Божий. Потому что если Бога нет, то все позволено.
– Ах, вот как!
– Да. Именно так. Свобода и народовластие – только тогда, когда каждый и все это поймут. Потому что наша цивилизация – это цивилизация, выстроенная людьми, пребывавшими в страхе Божьем. По крайней мере, все ее ценности и основы заложены тогда, когда это еще было. Сейчас мы просто проживаем это наследство. И когда оно закончится...
– Наступит хаос.
– Совершенно верно. А потом цивилизация возродится снова. Так уже было. Только одно «маленькое но» есть во всем этом цикле, пани Елена. Я не желаю видеть, как цивилизация, моя цивилизация, в основе которой лежат идеалы свободы, рухнула. Я желаю непременно ее сохранить. И двинуть дальше. Подойдите ко мне, пани Елена.
– Что?!
– Подойдите ко мне. Пожалуйста. Я не кусаюсь.
Она поднялась с дивана и, все еще не понимая, чего он хочет от нее, подошла к необъятному окну кабинета и встала рядом с Майзелем. Он положил руку Елене на плечо, – она вздрогнула, хотя в этом жесте и прикосновении не было никакого намека на интим. Вздрогнула, но не отстранилась. И Майзель, кивнув и улыбнувшись, оценил это:
– Посмотрите вниз, пани Елена. Вам нравится то, что вы видите?
Внизу, сверкая огнями фонарей и машин, светясь окнами домов, широко и привольно раскинулась Прага, – город ее детства, город любви, город милых, приветливых, полных собственного достоинства людей, город улочек и маленьких средневековых площадей, город уютных ресторанчиков и пивных погребков, город славной и отчаянной борьбы за свободу с теми, кто хотел ее отнять – турками, шведами, нацистами, большевиками; город святого Вацлава, город прекрасных и мудрых легенд, столица Священной Римской Империи, город королей и мастеров; город, словно исполнивший древнее пророчество и засверкавший вновь, как огромный алмаз в короне планеты, город; с которым столько всего было связано в судьбе и жизни Елены!
