Она кивнула, не в силах произнести ни слова. Понимая: любые слова прозвучали бы сейчас либо выспренно, либо глупо.
И Майзель снова кивнул:
– Мне тоже. Ведь мои предки тоже строили это, – он медленно обвел рукой панораму за стеклом. – Эти города, эти дороги, эти великие торговые пути, соткавшие континент в единый организм. Вместе с вами, пани Елена. Вы не хотели понять, что мы с вами заодно, что мы любим то же, что любите вы, что мы вместе строим наш общий дом, в котором так удобно и весело будет жить. Вы прогоняли нас, убивали и жгли, а мы возвращались и по-прежнему жили среди вас, не смешиваясь с вами, но любя вас, как дорогих, но неразумных детей. Да вы и есть наши дети, поверившие в спасение, которое призывал отчаянный юный рабби, не желавший мириться с несправедливостью. А его ученики, назвав его Мессией, разнесли веру в его правоту по всему свету. Мы принесли в этот мир суровую правду о едином Боге, властелине Вселенной. А вы понесли ее дальше. Мы с вами, пани Елена. В пути было много всего. И страшного тоже. Но посмотрите, каким стал этот мир. И я не позволю этому исчезнуть. Это наше. И это мое.
Нежно-розовый свет заката, струившийся через окно, заострил черты его лица, тем самым придав произносимым словам еще большую силу. Майзель говорил тихо и с такой страстью, что Елена вдруг поняла, или, скорее, почувствовала, как он серьезен. Нет, в этот момент она еще не верила ему. Но она почувствовала его, и это ощущение контакта по-настоящему удивило ее. Она даже головой тряхнула, отгоняя наваждение.
Она вернулась назад, снова присела на диван и отпила еще немного ликера:
– Вы сказали-их величества просили вас поговорить со мной. Вы мне интересны, и я могу честно признаться: я была просто вне себя от бешенства, ведь к вам совершенно невозможно подобраться. Я не привыкла к такому. Я всегда добиралась до тех, с кем желала встретиться. Это моя профессия, которую я люблю. Но вы?! Вы просто смеетесь над всеми. И все прижаты вашим могуществом так, что на мои просьбы организовать нашу встречу очень разные и очень влиятельные персоны либо отшучивались, либо сворачивали разговор. Так не бывает. Вы не можете всех просто игнорировать! Такого никто не потерпит, мы ведь живем в мире, где так все переплелось, и вы не можете быть абсолютно независимым.
– Могу.
– Ну да, конечно. Я сейчас не об этом. И вдруг я узнаю – король, которого вы сами придумали и создали из ничего, просит вас о чем-то, и вы не можете ему отказать. Вы хотите, чтобы я поверила в эту чушь?
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы знаете, как я отношусь ко всей этой вашей затее с монархией, но...
– Как?
– Рассказать?!
– При взгляде на вашу родословную ваш республиканский пафос вовсе не становится очевидным, – улыбнулся Майзель.
– Хотите потрясти меня вашей осведомленностью?
– Хочу вас потрясти. Все равно чем.
– Да?! Ну, так пересмотрите стратегию и тактику. Можно, я закончу свою мысль?
– Обязательно.
– Я не могу отказать королеве в обаянии. Пускай эти люди – и она, и король – целиком и полностью ваши креатуры, но в них обоих есть что-то, чего я не могу выразить словами, и это нечто заставляет даже меня, человека, весьма далекого от монархических иллюзий, признавать величину их личностей. Неужели это действует и на вас? Я не могу в это поверить.
– Дорогая моя, – Майзель укоризненно покачал головой. – Вы бы слышали, какую ерунду вы сейчас говорите. Король на самом деле мой друг. Разумеется, я не мог отказать ему в его просьбе. В конце концов, он не только мой друг, но и мой король. И насчет креатуры вы тоже ставите телегу впереди лошади. Если бы его величество не был тем, кто он есть, эта моя, как вы выразились, затея с монархией закончилась бы совершеннейшим пшиком в считанные месяцы. Нет ничего хуже для человека, чем упорствовать в своих предубеждениях. Ну, признайтесь себе самой, дорогая, что король – в высшей степени незаурядная фигура. Он великий дипломат и воин, он герой, красавец, образцовый семьянин, отец шестерых детей и пример для народа во всем, что только можно себе представить! Да поймите же, настоящий король только таким и может быть! Другого короля нация не признала бы. Давайте забудем все эти смешные средневековые истории про королей – пьяниц, садистов, бабников и лгунов. Эти времена давно позади. Посмотрите на сегодняшних монархов – испанского, люксембургского, шведского. И признайтесь, повторяю, хотя бы самой себе, – люди эти как нельзя лучше соответствуют своему предназначению – быть оплотом нации, ее верховным арбитром, символом ее уверенности в будущем. Разве не так?
– Именно так. Тем более, глядя на то, что вы с ним на пару вытворяете, монархи по всей Европе просто неприлично оживились и начали демонстрировать недюжинные амбиции. Но это ведь страны с непрерывной монархической традицией, и...
– Монархические традиции прерывались у нас на такой незначительный срок, что им можно смело пренебречь. Разумеется, в историческом масштабе. Но, тем не менее. И наша монархическая традиция ничуть не менее длительна, чем в Швеции или Испании.
– Все равно. Я не понимаю, чего вам не хватало в демократическом способе устройства, что вы... Решились на такое! Нет, я понимаю, что это замечательный аттракцион для плебса, но...
– Но наш монарх вовсе не стал разыгрывать клоуна, как некоторые от него ожидали. Дорогая, это же совсем просто. Современной демократии не хватает таких вещей, как чувство ответственности, политическая воля в принятии решений. Серьезных, судьбоносных решений, которые могут оказаться очень болезненными в процессе их воплощения в жизнь. Демократия просто выжила из ума. Современная представительная демократия плодит, как крыс, политиков, озабоченных только одним – как бы подешевле переизбраться на следующую каденцию. Современные демократии развились в какие-то элитарные системы, где элита живет не просто качественно лучше всех остальных, а натурально пожирает государство изнутри, как саранча. Они ничего не делают для приумножения общественных фондов, а только и знают, что без конца перелицовывать их, как тришкин кафтан, и при этом странным образом исключительно в свою пользу. Могучие когда-то экономики хромают на обе ноги. Эта публика не просто оторвалась от народа, они вообще людей за людей не считают. Они все купили по нескольку раз, в том числе и юстицию. И я нахожу это по-настоящему пугающим. В современных демократиях нет места для государственных мужей. Потому что только государственный муж может взять на себя ответственность за решение. Политики на это неспособны. И вообще: решения политиков и парламентов – всего лишь человеческие игры. А решения монарха – это воля Всевышнего, поскольку монаршая власть на земле подобна власти Всевышнего на небе.
– Да что за детский сад, в самом деле! Разве монархию не учреждали на всенародном референдуме?!
– Вообще-то да. Но только референдум, как вам хорошо известно, всего лишь юридически закрепил сложившуюся на тот момент ситуацию в стране. У нас уже был король, пани Елена. Нам следовало только признаться в этом самим себе. Что мы и нашли мужество сделать. И еще. Вы же видите, во что превратилась наша страна с тех пор!
– При чем здесь король?! Всем известно, что ваши деньги...
– Дорогая, мои деньги очень могущественны. Чрезвычайно. Но только вместе с королем, а не вместо короля. Вы же умный человек, вы не можете не видеть и не понимать очевидного. Дурацкая интеллигентская корпоративная солидарность не дает вам вдохнуть полной грудью и крикнуть: они правильно все делают, эти двое, король и дракон!
– Значит, стремление к общественному признанию ваших затей – вовсе не такая уж и химера, как вы только что изволили утверждать?
– Дорогая, общественное признание и поддержка наших затей отнюдь не ничтожны. И вам это превосходно известно. Во всяком случае, у нас в стране.
– Да вы просто покупаете всех!
– Юпитер, ты сердишься, – покачал головой Майзель. – И ты, о Юпитер, знаешь, что это значит. Разумеется, я покупаю, – все, что продается. Все, что выставлено на продажу. Но не так, как вы сейчас пытаетесь это сформулировать. Можно купить признаки любви, ее внешние проявления. Любовь купить
