– Что тебе приготовить? У меня в морозилке есть пельмени с бараниной и сельдереем, хочешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, скрылась на кухне.
– Наконец-то у меня в доме мужчина, – выдохнула она, возясь у плиты.
В квартире, точно легкий дымок, точно подвешенная в воздухе пыль, точно запах ладана, стоял унылый холодный дух бездетной старой девы. Пол устилала бамбуковая циновка тонкого плетения. Кое-где – перед кроватью, перед телевизором и перед каждым из двух кожаных кресел – лежали разноцветные коврики. Стола не было – видимо, хозяйка ела на кухне. С дивана и кресел не снята прозрачная упаковочная пленка. Водруженный на тумбочку телевизор покрыт пурпурным бархатным чехлом, пульт обернут хрустящим целлофаном. На телефон наброшена махровая салфеточка. На стене увеличенная цветная семейная фотография в рамке. Отдельных портретов – ни ее, ни мужа – не видно, только несколько его профилей, вырезанных из черной бумаги, и один общий снимок – пара на велосипеде. Он, согнувшись над рулем, крутит педали, полы плаща разлетаются в стороны; она сидит сзади на багажнике и вяжет развевающийся на ветру свитер.
Бальзамировщица владела настоящим сокровищем – коллекцией марионеток, которая привела Мо в полное восхищение. Он завороженно разглядывал каждую наряженную в шелк и атлас куколку: императоров в платьях с драконами, императриц в драгоценных уборах, ученых с веерами, воинов при саблях и копьях, нищих и т. д. – расставленные на верхней полке невысокого шкафчика, они смотрели на мир сквозь мутноватое стекло. Это был подарок мужа, он же получил коллекцию в наследство от какого-то родственника. Два десятка фигурок немыслимой красоты, одна другой лучше. Мо мог бы рассматривать их часами. Перед смертью муж Бальзамировщицы успел устроить на полочке мягкое освещение. Каждая из кнопок на боковой стенке соединялась с лампочкой, запрятанной в складках бархата, которым полка была обита изнутри. Мо опустился на колени, раздвинул стекла и стал зажигать по очереди все лампочки, которые, как прожекторы на сцене, высвечивали кукол. Бальзамировщица между тем подошла к нему и рокочущим феном стала сушить его волосы. Под воздушной струей одежда на куклах зашевелилась, задрожали веера в руках ученых, зазвенели украшения на императрицах. Не помня себя от восторга, Мо безотчетно коснулся рукой шлепанцев Бальзамировщицы, потом погладил ее изящную левую лодыжку, пощупал острую косточку.
Нежную прелюдию оборвало громкое шипение: из кастрюли с пельменями убегала на горячую плиту пена. Бальзамировщица отскочила и бросилась на кухню. Мо остался стоять на коленях, руки его дрожали, дрожь передалась марионеткам. Они раскачивались, приседали, грациозно поднимали широкие рукава, покачивали головками в коронах или высоких шапках и приветствовали своего единственного зрителя, охваченного бурей эмоций. Очки его запотели, так что он различал лишь пляшущие, сливающиеся друг с другом цветные пятна, которые вспыхивали ярким пламенем, рассыпались тысячами искр и бесчисленными светлячками мерцали в волшебной ночи.
По настоянию хозяйки (большая мастерица по части пельменей, она сочла, что вкус этого изысканного кушанья испорчен, и поставила вариться новую порцию) Мо пошел подыскать себе сухую одежду. Количество вешалок в стенном шкафу поначалу обескуражило его. С одной стороны висело все женское: атласные комбинации с кружевами, шуба из искусственного меха, блузки, платья, юбки и т. д., с другой – все мужское: синяя маоцзедунка, черная тройка, белая рубашка с крахмальным воротником и надетым на вешалку черным шелковым галстуком– бабочкой, брюки, потертая кожаная куртка, пояса, солдатские фуражки, но ничего летнего. Все эти аккуратно развешанные, пропитанные тяжелым запахом камфары вещи, дающие представление о том, как выглядел покойный, несколько смущали Мо. Он открыл другой, зеркальный шкаф. Там на полочках было разложено стопками чистое отглаженное белье. Преобладали три цвета: белый, розовый и голубой. Мо выбрал спортивный костюм и расправил его, не в состоянии при этом отделаться от чувства, что прикасается к чему-то живому. Он закрыл шкаф и отправился в ванную комнату переодеться.
В ванной лился с потолка холодный и какой-то сумеречный неоновый свет, отражаясь влажными бликами в фарфоровой раковине и унитазе. Овальное зеркало над умывальником со стеклянной туалетной полочкой, где лежали зубная щетка, косметичка, тюбики крема и стояли флаконы с туалетной водой, отразило превращение служащего похоронного бюро в студента восьмидесятых годов. Теперь Мо был облачен в костюм покойного мужа Бальзамировщицы из ярко-синего вельвета, с сеточкой под мышками, украшенный на груди красным факелом и желтой эмблемой Лиги коммунистической молодежи. Мо сообразил, что это форма университетской баскетбольной команды. Он долго недоверчиво разглядывал себя в зеркало. Припомнив черты лица бывшего владельца костюма, попробовал в шутку воспроизвести их и был поражен сходством взгляда и небрежного выражения губ.
Этот осмотр вновь поверг аналитика в тревогу, которая мучила его с той минуты, как он перешагнул порог бальзамировочного зала. «Тебе придется переходить к делу, Мо! – сказал он про себя. – Но нельзя же нарушать обет целомудрия только из чувства благодарности, в возмещение морального долга. Надо уносить ноги. Даже если тебе представляется случай доказать свою великолепную мужскую силу, ты не имеешь права отступаться от принципов! И вообще, ты никому ничего не должен. Абсолютно никому!»
С напускной беспечностью он вышел из ванной и закрыл за собой дверь. Раздался глухой металлический щелчок. Прислушавшись, он понял, что хозяйка дома все еще хлопочет на кухне. Лучшего момента для побега не придумать. Но тут в голове у него прозвучали слова Фрейда (или какого-то другого классика, его смятенный ум был сейчас не способен точно назвать источник): «…часто убийцы маскируются под доблестных воинов, а импотенты рядятся аскетами».
«Я-то, слава богу, не импотент. И нарядился не аскетом, а баскетболистом, – Мо усмехнулся и пожалел, что некому оценить эту шутку. – Но так ли уж я уверен в своей силе?»
Он посмотрел вниз и убедился, что штаны покойного супруга облегают красноречивый тугой бугор. «Подумай, не спеши. Быть может, теперь или никогда. Стоит ли упускать случай приобрести опыт, который когда-нибудь может оказаться полезным». Напомним читателю, что хоть голова Мо была набита книгами по психоанализу, теоретическими знаниями о сексе и его разновидностях от античности до наших дней, но в практическом плане он оставался полным невеждой.
Он вернулся в комнату. Но ноги понесли его не направо, к входной двери, а налево, в кухню. Он шел уверенным, нетерпеливым шагом мужа, который вернулся с работы и умирает с голоду.
– Ну как, готовы твои пельмени? – проговорил мнимый супруг. – Пахнет чертовски аппетитно.
Бальзамировщица, колдовавшая у плиты, отвернулась от кастрюли и посмотрела на него. При виде мужчины, одетого как ее любимый муж, у нее защемило сердце. Она испустила тихий, жалобный стон, полный радостного предвкушения, и едва устояла на ногах. Веки ее опустились, по спине пробежала дрожь. Она вновь открыла глаза: да, вот он, тот самый спортивный костюм восьмидесятых годов, кое-где разорванный и зашитый (она узнавала свою штопку), куртка со стоячим воротничком, треугольным вырезом и болтающейся на ниточке пуговицей. По мере того как Мо надвигался на нее, эта пуговица разрасталась и заслонила собой все.
– Надо пришить, – сказала она, прикоснувшись к ней и продолжая другой рукой помешивать пельмени.
