обращаться «ваше императорское величество». Обязательно будут, а как же иначе? Дед, которого он видел редко, казался ему небожителем. Но шли годы, и постепенно наставникам удалось донести до него простую, в сущности, мысль: власть — это прежде всего работа. Это ежедневный изматывающий труд. И еще: тот, кто рвется к власти, совершенно не годится для того, чтобы ею обладать.
Константину было двадцать пять лет, когда его отец стал императором. К этому времени он уже не считал перспективу подписывать документы одним лишь именем такой уж блестящей. И быстро понял, что время стычек с отцом и демонстрации сходного характера прошло. Император — коренник, и ему нужна толковая пристяжная, тут уж не до мальчишеских выходок вроде хлопанья дверьми и громогласных деклараций независимости. А еще его свежеиспеченному императорскому высочеству стало ясно, что он один в качестве пристяжной — это хорошо, но совершенно недостаточно.
Именно так и возник около десяти лет назад Малый Совет. Поначалу Ираклий Давидович Цинцадзе счел эту идею опасным фрондерством. Но заговором против императора или Империи в Совете и не пахло, в этом старый лис мог поручиться своим знаменитым нюхом. Великий князь собрал вокруг себя людей молодых и разносторонне одаренных. Самому старшему, тогда еще капитану третьего ранга Петру Савельеву было сейчас пятьдесят. Самому молодому, год назад вошедшему в Совет статистику и социологу Иннокентию Власову — двадцать три. Военные и юристы, ученые и коммерсанты, инженеры и врачи… Модель Империи в миниатюре. И князь Цинцадзе ничуть не удивился, когда, посоветовав его высочеству обратить самое серьезное внимание на умение контр-адмирала Корсакова разбираться в людях и ситуациях, услышал в ответ:
— Петр Иванович уже докладывал мне. Думаю, Никита Борисович нам подходит.
Внезапно Мэри встревожилась. У нее противно засосало под ложечкой, что-то зазвенело на самой границе слуха, и практика показывала, что это неспроста. Никаких видимых причин для беспокойства не было, но своему чутью она привыкла доверять. Продолжая невозмутимо общаться с Авдеевым и время от времени подающим реплики Ираклием Давидовичем, она исподтишка огляделась по сторонам. На первый взгляд все было в порядке. Метрах в пятидесяти позади них неспешно двигалось сопровождение, впереди справа показалась еще одна кавалькада, более многочисленная. Явного эскорта Мэри не видела, впрочем, вряд ли эта группа нуждалась в телохранителях — мужчины, входящие в нее, поголовно были молодыми офицерами, или она вообще ничего не понимает в людях. Единственным исключением из этого правила был мальчик лет двенадцати, замыкающий кавалькаду. Две дамы в пышных юбках восседали на лошадях как-то боком, с точки зрения Мэри — в очень неудобной и, главное, небезопасной позе. Должно быть, на лице у нее что-то отразилось, потому что проследивший за ее взглядом Авдеев понимающе усмехнулся:
— Вы никогда не видели, как ездят в дамском седле?
— Никогда. По-моему, непрактичная конструкция.
— По-моему, тоже, но несколько лет назад возникла такая мода. Теперь многие девицы из тех, кто кичится своим происхождением, полагают хорошим тоном кататься верхом именно так.
Мэри раздраженно пожала плечами:
— Не понимаю, что толку в происхождении, если, свернув себе шею, не оставишь потомства?
— Ты злишься, Маша? — вступил в разговор Цинцадзе. — Почему?
— Я вряд ли смогу рационально объяснить, Ираклий Давидович. Опасность. Я ее чувствую.
Авдеев покровительственно усмехнулся, но князь отнесся к словам спутницы со всей серьезностью.
— Опасность для нас?
— Не уверена… — Мэри пристально вглядывалась в приблизившуюся беспечную кавалькаду. — Что-то назревает, но я не могу понять, что. Знаете, в Корпусе мой наставник по рукопашному бою употреблял выражение грубое, но точное: «Такая задница, что ты согласишься стать дерьмом, лишь бы из нее выбраться». Сдается мне, что в самое ближайшее время тут начнется что-то вроде этого.
— Успокойтесь, мисс Гамильтон, здесь не может случиться ничего серьезного, — начал Авдеев. — Чертов Луг защищен ничуть не хуже императорского дво..
Не слушая его, она выслала своего коня вперед, с места бросая в галоп — туда, где под отставшим от кавалькады мальчиком внезапно заплясала серая в яблоках кобыла.
Казалось, мир вокруг стал дискретным, разбился на вспышки, двигаясь в одном ритме со скачкой гнедого.
Вспышка!
Кобыла встает на дыбы, мелькают в воздухе копыта, взрослые начинают придерживать коней, недоуменно оглядываясь…
Вспышка!
Кобыла опускает передние ноги, начинает бить задом, смещаясь в сторону от кавалькады, и вдруг срывается с места…
Вспышка!
Да быстрее же, черт возьми, они еще ничего не поняли, они не сообразят, не успеют…
Вспышка!..
Обезумевшая серая неслась не разбирая дороги прочь от людей. Мэри следовала за ней, сомневаясь, что предпринять. Насколько проклятая животина воспринимает действительность? Не выкинет ли она что-то еще, если обогнать мальчишку и попытаться перекрыть ей путь? Как быстро она устанет? Как быстро устанут руки у ее всадника? А ведь впереди расселины, паренек не контролирует лошадь, совсем не контролирует. Где и когда она решит прыгать? Да и решит ли? А вдруг встанет на краю как вкопанная, и всадник, не удержавшись, перелетит через ее голову? Мгновение спустя она получила ответ на свой вопрос: кобыла перемахнула на другую сторону, не обратив внимания на препятствие. Мальчик подскочил в седле и стал опасно сползать влево, должно быть, потерял в момент прыжка стремя…
Теперь ее очередь. Не хотела заставлять прыгать незнакомую лошадь, так получай же… А, была не была! Мэри дала своему коню шенкеля, он птицей перелетел через расселину, но секундное колебание обошлось ей в потерю скорости, которую теперь снова надо было набирать. Следующая расселина быстро приближалась. По прикидкам бельтайнки, она была шире предыдущей. Хуже того, слева почти параллельно ей начиналось ограждение круга для скачек с препятствиями. Хотя это еще как посмотреть, что тут лучше, а что хуже. Если зажать кобылу между корпусом мерина и оградой… опасно для ног мальчишки… а что делать?! И девушка решила, что настал момент действовать. Легко сказать! Гнедой нагонял кобылу, но медленно, медленно, а расселина была все ближе… Отчаянно надеясь, что она не ошиблась, что под ней действительно гунтер Рафферти, Мэри выкрикнула на кельтике затейливое ругательство, которому научил ее Джереми. По его словам, эта короткая фраза должна была заставить любую лошадь, вышедшую из их конюшен, прибавить ходу, даже если это кажется невозможным. И конь услышал ее. Он рванул вперед так, что в самую последнюю секунду успел-таки влететь между кобылой и расселиной, оттесняя лошадь от смертельной пустоты. Мэри даже поначалу проскочила дальше, чем рассчитывала, поэтому слегка придержала повод, выравнивая скорости. Покосилась на паренька. Плохо дело. Кажется, серая начала уставать, но до того, как она остановится, мальчишка десять раз успеет свалиться. Торопливо связав поводья узлом, чтобы не попали под копыта, она подала коня влево, почти вплотную к мчащейся кобыле и, свесившись с седла и уцепившись правой рукой за гриву, протянула левую, приноравливаясь, как бы половчее схватить всадника.
— Слушай меня! — рявкнула она. — Верь мне! Ноги из стремян! — и, увидев, что он послушался: — Бросай поводья!
В следующий миг она обхватила паренька под мышки, выдергивая из седла, притягивая к себе и резко откидываясь вправо, чтобы скомпенсировать его вес. Грудь пронзила дикая боль, мышцы спины взвыли, в глазах потемнело. Но кобыла была уже далеко, а вцепившийся в редингот Мэри мальчишка, кажется, начал приходить в себя. Мерин замедлил бег, повинуясь натянутому поводу и увеличившейся нагрузке, и, наконец, пошел шагом. Медленнее. Еще медленнее. Остановился, прерывисто дыша и тяжело поводя боками. С морды на траву падали хлопья пены.
— Ты как? — прохрипела Мэри. — Стоять можешь?
Мальчик пробормотал что-то не слишком внятное, но явно утвердительное, и она отпустила его и
