Приехали старики Пашковы со старшей внучкой.
— Прямо к пирогам, — сказала Марья, — сюда присаживайтесь. А это кто же — внучечка?
Внучечка была черноволоса, тонка телом, лицом походила на Су Пу-тина, но была очень красива.
На второй день к вечеру зазвенели вдали колокольчики и бубенцы, донеслись звуки гармоники, приглушенный стук колес.
Ехала свадьба.
Первая свадьба в Раздольном!
Ничего, что маньчжурские коньки невелики, — на бег они злы, вон как тянут в гору, только хвосты по ветру!
— Седанка едет, честное слово! — сказал Леонтий, разглядев друга на второй подводе.
Хвосты по ветру, ленты по ветру, цветы и шелковые платья горят в вечернем солнце. Заливается гармонь в руках Бармина.
Ну, встречайте, отец с матерью!
— Не жалей серебра! — кричит Попов, когда Леонтий обсыпает молодых пригоршнями серебра, и сам сыплет серебряным жаром.
Вечером, когда уже горели лампы, а на дворе, чтобы светлее и веселее было, жгли костры, подкатила к дому бричка.
Из нее выскочил Занадворов. На миг умолк шум.
— Что, не ожидали? — спросил Занадворов, позвякивая шпорами и отвечая на поклоны. — Не как начальник — как друг и доброжелатель… Горько!
— Вот это свадьба так свадьба, — говорил Шалунов, наливая себе в кружку водки и квасу. — Сам его высокоблагородие!
— Кабанину давно брал, Леонтий Юстинович?
— Третьего дня, ваше высокоблагородие.
— Кабан — зверь знатный… А вот когда я сюда прибыл, в тайгу сунуться нельзя было: тигр табунами ходил!
— Ваше высокоблагородие, тигр табунами не ходит.
— Это я для того говорю, чтобы было от чего убавить, — засмеялся Занадворов, — скажешь: встретил одного, уж не от чего убавить — и не поверят.
Шалунов захохотал. Аносов кричал:
— Ваше высокоблагородие, «не от чего убавить»… за ваше здоровье!
Занадворов был весел, держал себя не по-начальнически, и Леонтий, который сначала обеспокоился, теперь думал: «Нет, просто приехал, погулять хочет!»
— Я с его высокоблагородием на фазанов охотился, — говорил Шалунов. — Тогда мы еще только свою станицу ставили. Его высокоблагородие никогда на фазанов не охотился с собакой. Фазан как увидит человека, со всех ног бежит в траву, его высокоблагородие за ним, фазан со страху в воздух фр-р — и тут его высокоблагородие бац-бац! Всегда в лёт, и всегда фазан камнем о землю… Стрелок он! Вот тебе бы, Леонтий Юстинович, с ним посостязаться.
— Теперь уж мне за фазаном не побегать — растолстел.
Двери и окна раскрыты настежь. Горят костры во дворе. Чистый ветер врывается в комнату, освежая застольщину. Глаша сегодня не топчется вокруг стола, не бегает в кухню и обратно. А между прочим, за столом уж больно жарко сидеть…
— Сеня, выйдем-ка во двор.
— Пусть идут, — говорит Марья, — там Бармин с гармонью, плясать будут…
Аносов достал из угла свои припасенные пузатые бутылки. Налил хозяину и важным гостям: Занадворову, Миронову, Попову, Пашковым.
— А мне что же? — спросил Шалунов. — Да и Чугунов с Гребенщиковым выпьют. Не годится обижать казаков, они и так уж смертно обижены.
— Кем это вы обижены? — спросил Миронов.
— Обижены, Зотик Яковлевич, и от власти, и от вас… Конечно, когда нас звали на Дальний Восток, мы согласились. Человек разве бывает доволен? Все было у нас на Дону, всем владели, а недовольны были: земли мало, службы много, служба царская на Дону, мол, тяжела. А на новых местах и от службы увольнение, и счастья брать не перебрать… пятьдесят десятин земли на душу да триста рублев подъемных!
— Не расстраивайте себя, станичники, знаю: сейчас будете жаловаться: земля, мол, твердая, куда ни копни — камень, нигде нет пухлой, черной, родимой земли!
— Так точно, вашскородь Зотик Яковлевич, нигде… Я сам, когда приехал, обошел все места, назначенные нам, и волосы стали у меня дыбом…
— Зря вы нашу землю ругаете, — заметил Леонтий. — На земле уссурийской надо по-уссурийски и хозяевать, а вы хотите по-донски!
— По-донски, по-уссурийски ли, а коровы здесь — срам смотреть, бабам зазорно ходить за ними — мелкие, вроде козы. И овец нет. А без овцы какой казак! У казака от овцы все, вся справа, вся одежа.
— Хорошая коза не хуже овцы, — заметил Миронов. — Коз заводите, коза даст богатство. Да и овца в конце концов будет.
— Нет, казаки, — вмешался Алексей Иванович, — не сочувствую вашим жалобам. Здесь лучше, чем на Дону. Ну разве что хлебопашество…
— А мы — хлебопашцы, господин милый!
— Рис не пробовали сеять?
— Рис — корейское дело, не будет донской казак сеять рис.
— Вы не будете — ваши дети будут.
— Старый спор, — сказал Занадворов, — спорят и спорят, сколько уже лет спорят! А вот Леонтий Корж доволен.
— Леонтий Корж — охотник, ваше высокоблагородие! Относительно же всего остального, что требуется душе и телу… скажем, торгует в нашей станице Еремей Савельич, Еремей Савельич, послухай: ты за аршин гнилого ситцу берешь шестьдесят копеек, а ведь цена ему гривенник. И не только берешь шестьдесят копеек, но еще требуешь платить тебе серебряным рублем. А за свечи, табак, пеньковые веревки — чем при наших урожаях платить?
— Уже и Аносовым недовольны, — засмеялся Занадворов, — а проживите-ка без него!
— Правду изволите молвить, ваше высокоблагородие! — крикнул Аносов. — Жизнь на них кладешь, а всё жалуются.
— Ну, будет! — встал Занадворов. — Ух, наелся, напился! Хорошо хозяева угощают… А между прочим, к хозяину и к Алексею Ивановичу у меня тоже есть жалобка…
Он прошел в комнату, приготовленную для молодых, и сел на постель.
— Алексей Иванович, меня, как начальствующее лицо, привело в недоумение одно обстоятельство… Вы были в тайге и устроили там переполох.
Он приподнял плечи и развел руками.
«Вот оно, — подумал Леонтий, — вот зачем приехал!»
— И не думали, Иван Иванович!
— Но как же, позвольте! Китайские купцы жалуются.
В комнату вошел Миронов, закурил трубку, стал ходить мелким шагом от стены к стене.
— Иван Иванович, это вы по поводу недавней экспедиции Алексея Ивановича?
— Именно, переполох и смущение недопустимые!
— Не нравится мне, Иван Иванович, китайский купец в тайге; жестоко, недопустимо обращается он с инородцами.
— Господа, не понимаю! О какой жестокости может идти речь? Купец в наших условиях далекой окраины — податель жизни. Что же касается китайского купца, китайский купец имеет право торговать здесь, — мы не должны забывать: край-то ведь был китайский!.
Миронов вынул трубку изо рта.
