Отодвинул от себя мясо и встал на колени, чтобы легче было рассказывать.
Суд китайских купцов приговорил его отца к отсечению руки. За что? За то, что он ударил Ло Юня. Четыре купца выслеживали Бянку. Однажды отец подошел к колоде и нагнулся, рассматривая след кабарги. Потом присел, чтобы поперек кабаржиного пути привязать волосок. И тут на него навалились четыре человека… Тихо шли, как звери. Тише зверя. Держат за руки, за плечи. А Ло Юнь, пятый, стоит перед отцом и говорит: «Ты поднял на меня руку, да-цзы, дикарь! Поднявший руку на ман-цзы подлежит смерти. Но ты живи, чтобы вид твой пугал других». Положили руку отца на колоду, и Ло Юнь отрубил ее своим ножом. Отрубленную руку купцы унесли с собой. Старик истек кровью, но остался жив. Сейчас он недалеко отсюда. Он смотрит на свою культяпку, и у него мутится сознание. У него отняли жену, ружье, копье, руку. Что должен делать такой человек? Он должен умереть, но он не может умереть, не отомстив.
Седанка переводил ровным, глухим голосом. Леонтий сидел неподвижно, прижав голову к коленям. Он видел и не видел красное от укусов мошки лицо Алексея Ивановича, работников, слушающих с любопытством. Ярость душила его такая, какой он никогда ранее не испытывал.
— Кто такой Аджентай? — спросил Попов.
Седанка объяснил, кто такой Аджентай.
Леонтий встал. Ему казалось, что он встал, — на самом деле он вскочил и подбежал к ящикам с ружьями.
— Это тебе!
Ируха отшатнулся.
— Это тебе!.. Алексей Иванович, запиши на мой счет.
— Это тебе, — тихо сказал Седанка, — русский человек дарит тебе, он дает тебе жизнь.
Ируха осторожно взял ружье, долго держал его в вытянутых руках, потом сел и склонился над ним.
Леонтий и Алексей Иванович стояли друг против друга и говорили, в сущности, одновременно, потому что каждому прежде всего нужно было высказать свои мысли.
Куда идут меха — русское достояние? Какому-то начальнику маньчжурского знамени?! Край русский! Адмиралы и генерал-губернаторы живут в своих хоромах, плавают в Японию и не знают, что происходит в тайге. Вот она, правда! Голенькая стоит и на всех глядит!
Говорили они одновременно и почти одними и теми же словами, но вкладывали в них каждый свой смысл. Для Попова слова «куда идет русское достояние» обозначали, что прибыль от торговых и промышленных дел в крае получает не он, Попов, а господа Линдгольмы и Винтеры.
Для Леонтия же смысл этих слов заключался в том, чтобы земля уссурийская была сильная и здоровая и чтобы богатства ее доставались народу.
— Вот она, правда! — говорили они. — Голенькая стоит и на всех глядит!..
В костер подбрасывали сырых веток, густой дым отгонял мошку. Леонтий лег спать последним.
Когда он лег на подстилку из травы и завернулся в одеяло, почувствовал: кто-то ложится рядом. Оглянулся: рядом лег Ируха.
Костер вспыхнул и долго горел ярким пламенем, освещая желтый песок косы, коряги, темную зелень дубов и кленов.
17
Теперь вел баты Ируха, вел по тем протокам, где стояли шалаши его сородичей. Иногда несколько семей располагали свои шалаши рядом, иногда — на далеком расстоянии, чтобы не мешать друг другу в охоте и рыбной ловле.
Шалаш был самым простым из всех видов человеческого жилья. Его складывали из жердей, покрывали ветвями; в середину, на землю, клали камни, между ними разжигали костер. Во всякую погоду дым наполнял шалаш. Спали на шкурах, прикрывались шкурами.
И все-таки это было жилье — дом; люди любили его и хотели ему благополучия.
Приезда Попова все пугались: больно много с ним людей! Много людей ездило с Аджентаем, много людей в последнее время сопровождало Лэя. Дети и женщины убегали в чащу, охотники хватались за оружие.
Тогда раздавался голос Ирухи:
— Не бойтесь, встречайте, — приехали друзья, русские..
— Русские! Приехали русские! — крикнул старик Зэлодо и пошел в чащу кликать невестку. Не докликался: со страху убежала далеко.
Вернулся и сел у костра рядом с сыном. Пил вкусную водку и ничем не закусывал, чтобы не портить удовольствия. Пил вкусный кирпичный чай, ел мясо и хлеб. Хлеб не походил ни на что ему известное, и старик долго прислушивался к своим ощущениям.
Но и он, и сын категорически отказались взять у Попова какие-нибудь товары, хотя товары были необыкновенно хороши. Котел! Какой звонкий и чистый котел! В нем можно что угодно сварить, не только джакту, в нем лосенка сваришь! Куртка! Как не пригодиться куртке! Зэлодо надел ее, потом примерил сын. Но ничего не взяли.
— Конечно, это не китайские купцы, это русские, — сказал Зэлодо Ирухе, — и ты с ними приехал. Но ведь мы все знаем твою судьбу. Ты уже потерял все. Ты можешь ездить с русскими, тебе все равно. А мы охотимся здесь, наши дома здесь. Разве ты не знаешь, что говорил Лэй о русских? Только всего слуги ман- цзы! Да, да, — Зэлодо повысил голос, — живут у моря и проводят дороги, в тайгу их не пустят… Так, случайно проскочили с тобой, но их скоро поймают.
Красные глаза старика тревожно смотрели на Ируху, он верил в то, что говорил, и вместе с тем не хотел верить.
— Лэй больше не хозяин реки. Вы больше ничего не должны Лэю!
— Ничего не должны Лэю? — повторяли сын и старик. — Лэй больше не хозяин реки?
— Если взять мешок крупы, полмешка муки, если взять кирпичного чая, патронов, ниток, штаны… Если взять, а? — спрашивал Зэлодо сына и всех сидящих вокруг костра.
— Бери! — отвечали все.
Старик взял табак, чай, патроны, штаны. И сын его взял.
Из тайги пришла невестка. Шуршало и позвякивало ее платье. Ее тоже угощали. И детей угощали. Леонтий думал: вот два народа — русские и удэ — живут рядом на одной земле, а друг друга не знают.
18
В последнее время доходы Лэя упали. Охотники, курившие опиум, постепенно переставали быть охотниками: у них дрожали руки, ошибался глаз, они не могли насторожить самострел, не хватало сил преследовать соболя. Что они могли приносить Лэю? Они приносили ему убыток. Вчера во двор его фанзы, обширный и крепкий двор, пришел Джянси. Гордый был когда-то охотник, трех жен имел. Вошел во двор и стал у порога фанзы на колени.
— Тебе чего? — спросил Лэй, отлично зная чего: опию на трубку.
Джянси пролепетал:
— Только на одну, только на одну…
Лэй рассвирепел, опустился на корточки, приблизил свое лицо к лицу охотника и прошипел:
— А сколько соболей ты мне нынче принес, а?
И ударил его кулаком в переносицу.
Выскочил Ло Юнь. Вдвоем они выбросили Джянси в кусты.
Утром Лэй отправился к нему в шалаш. В шалаше сидели пожилая женщина и четырнадцатилетняя девочка.
