же китайцев здесь видимо-невидимо. У Су Пу-тина были?
— Су Пу-тин говорит: «Что я могу сделать? Надо молиться!»
— Молиться! — захохотал Аносов. — Много ты у тигра вымолишь… Ишь как манза манзе помогает в беде! А русский уж готов — «иду», говорит!
— Пойду, — сказал Леонтий. — Пришли ко мне за помощью — я не откажу…
— Твое дело, — вздохнул Аносов, — но, если пойдешь, дам тебе совет: начини патроны стрихнином. Я, когда иду в тайгу, всегда так делаю.
— Спасибо, Еремей Савельевич, за совет, но в своем деле я не употребляю стрихнина.
— И я пойду, — решил Хлебников,
По Старой Манзовке разнеслась новая весть: тигр унес десятилетнего сына Фу Нью-дина. Мальчик присел около порога фанзы, отец стоял рядом тигр прыгнул с крыши и подхватил ребенка.
Теперь все окончательно уверились, что в деревню приходит великий Ван, а с ним борьба невозможна.
Русский приехал, Леонтий!
В фанзу к Цяню собрались все охотники, рассказывали, как выглядит тигр, какие у него повадки, длина прыжка. Большой, как маньчжурская корова!
В течение нескольких дней Леонтий и Хлебников ходили на лыжах по окрестностям, неутомимо искали тигриные следы; следы попадались, но старые.
Это был четвертый вечер, когда они, обходя засыпанный снегом колодник, поднялись на вершину сопки. Дул ветер, сметая снег. Отсюда далеко было видно по долине реки.
Охотники заскользили вниз по склону в полусотне шагов друг от друга. Леонтий первым вышел к большой скале, откуда выбивался ключ, — круглая купель прозрачной воды лежала среди снегов. У ключа Леонтий увидел два свежих кабаньих следа. Кабаны по руслу ключа пошли к Даубихэ.
Ясные, отчетливые следы сильных, тяжелых животных. Леонтий решил пройти мимо кленовой рощи и пересечь кабанам дорогу в полуверсте от реки.
Он миновал рощу, спустился в падь, притаился и тут же увидел двух кабанов. Они вышли из рощи, заходящее солнце осветило их багровыми лучами, отчего, буро-черные, они казались еще тяжелее. Они шли, опустив на коротких широких шеях головы, и при виде этого мерного и спокойного шага трудно было предположить, на какую яростную стремительность они были способны.
Леонтий подпустил кабанов на сто шагов и двумя выстрелами убил обоих.
Когда показался Хлебников, Леонтий уже успел выпотрошить их. Вдвоем они пригнули кабанам к груди передние лапы, вставили между задних распорки, придавили туши колодником и старательно загребли снегом.
Солнце село, сизые сумерки быстро сменяли сияние неба и снегов.
Охотники вернулись в деревню, а утром отправились за добычей. На полпути выпрягли коней из розвальней, и Хлебников верхом поехал к кабанам напрямик, а Леонтий решил обойти сопку.
Склон ее порос дубняком, выше — лиственницей и кедром. Леонтий выбрался на небольшую елань и на той стороне, в редколесье, заметил четырех изюбрих.
Они кормились, выгребая из-под снега желуди. Леонтий присел в кустах и стал соображать, как бы взять всех четырех. На изюбров хорошо охотиться вдвоем: один охотник в засаде, второй гонит на него животных.
Но все было тихо, никто не пугал изюбрих, и они спокойно улеглись отдыхать.
Шагов триста до животных! Леонтий прицепился в переднюю и первым же выстрелом убил наповал.
Покатилось эхо. Отраженное скалами, оно гремело повсюду и мешало изюбрихам определить местонахождение врага. Высоко прыгая из снега, они бросились прямо на Леонтия.
Он выжидал их в своей засаде и в каждую послал по пуле — и по второй на всякий случай. Все три изюбрихи упали одна около другой.
Снял куртку, выпотрошил животных, обложил дубовыми ветвями, загреб снегом. Мяса теперь будет не только для семьи, но и для продажи.
Окончив работу, сел поджидать Хлебникова, который, по заведенному обычаю, должен был прийти на выстрелы.
И Хлебников появился. Леонтий увидел в чаще его желто-серую нерпичью куртку и тихонько свистнул.
Решили изюбрих и кабанов отвезти к балагану, в глухой распадок по ту сторону сопки, переночевать там, а рано утром приняться за перевозку добычи в деревню.
Кабанам вставили в пасти деревянные чекушки, в чекушки вдели веревки и поволокли туши на постромках. Изюбрих цепляли под лопатки.
На это ушел весь день. Балаган был теплый, коня устроили за ним под навесом. Сварили рисовую похлебку, зажарили по куску кабанины.
Орион висел на южном склоне неба, тишина охватывала тайгу и, казалось, всю землю. Зеленые и голубые искры вспыхивали на снегу, а самый гребень распадка пылал зеленым пламенем.
Говорили с Хлебниковым о манзах и тазах, об Аносове и Алексее Ивановиче.
— Вот манзы и тазы. Если в это дело не вмешаться, Хлебников, одни люди начисто съедят других, даром что не тигры. Русский человек всегда любит помочь.
— Аносов-то не очень любит…
— Ну, Аносов! Аносов — торгаш, ему дорога мошна.
Говорили об оленьем заповеднике, о том, сколько пустить туда на первых порах самцов и самок.
Ночью налетел ветер и громко шумел в тополях, Леонтию чудилось сквозь сон, будто кто-то ходит по крыше балагана, топчется у двери. Он просыпался, прислушивался, но конь стоял спокойно, и Леонтии снова засыпал.
Утром, выйдя из балагана, он увидел следы тигра. Тигр действительно топтался у двери и, должно быть, обнюхивал винтовки, которые всегда оставлялись снаружи, потому что, запотевая в тепле, требовали немедленной чистки.
Первая мысль была о коне. Леонтий бросился за балаган. Конь спокойно жевал сено. Приученный таскать убитых медведей, он не испугался тигра.
А тигр… да не один — четыре! Тигры могли войти в балаган и не вошли, могли поживиться конем и кабаниной и не поживились. Эге, тигриная свадьба! Самка и с ней три самца!
— Нюхали винтовки, — сказал Леонтий. — Плохой для них запах.
После стрельбы по изюбрихам у Леонтия осталось три пули. Хлебников отвезет в деревню кабанов, вернется к вечеру за изюбрихами и привезет новый десяток патронов, Леонтий тем временем походит с малокалиберным винчестером, посмотрит, последит…
— Только смотри, если повстречаешь тигров, не вздумай стрелять. Дай слово, что не будешь!
— Не буду, не беспокойся. Скажи Цяню: четверых встретили.
Хлебников уехал.
Леонтий обошел балаган. С задней стороны снег на склоне распадка был взрыт: отсюда тигры прыгали на крышу. Леонтий тоже взобрался на крышу… Ого, свернули трубу от камелька!
Два тигра обошли коня слева, третий и четвертый прошли между конем и кабаньими тушами, у родника следы соединились, и дальше четыре зверя пошли в один след.
Через полверсты вышли в долину, снег которой был взрыхлен стадом кабанов, и отправились за стадом.
Река подходила то к одной стороне долины, то к другой; кабаны пересекали ее, за ними — тигры, сзади всех человек.
Азарт охотника увлекал Леонтия все дальше. Кабаны свернули в кедровник. Они то рассыпались в стороны, то собирались на одну тропу. Но, несмотря на соблазнительный корм, стремились вперед.
Тигры шли за табуном осторожно: они не любят иметь дело ни с секачами, ни с матками, они нападают тогда, когда стадо кормится, когда поросята отбегают в сторону, когда матки сами увлечены едой.
