мне вроде логовища пиратов, из которого русские крейсера могут налетать на нашу коммерцию и бомбардировать наши суда. Я считал Владивосток русским Гибралтаром. Но, к великому моему удовольствию, я воочию убедился, что Владивосток — место, которое вполне возможно взять или истребить флотом».
Поэтому русским людям, имея таких упорных завистников и недоброжелателей, нужно быть всегда настороже.
Но не только нужно думать о посягательствах англичан, нужно пресекать всякое умаление прав и достоинства России.
Разве терпи?м факт, что на территорию Уссурийского края проникают чиновники маньчжурского правительства и наводят суд и расправу среди манз, проживающих под защитой русского флага? Разве терпимо то обстоятельство, что маньчжурские чиновники собирают налоги с русскоподданных племен?
Далее Миронов подробно сообщал о зверствах Аджентая и о сборах этим чиновником богдыхана налогов с китайского и туземного населения.
Осенью Миронов узнал, что его докладная записка возымела действие. Генерал-губернатор послал отряд для задержания Аджентая.
26
Лэй провел зиму во Владивостоке, играл в кости и карты. Сначала настроение у него было скверное: он считал, что потерял свою реку… Пил ханшин и спирт, в карты и кости играл неудачно. Думал открыть во Владивостоке мелочную лавочку.
Но однажды утром в помещение склада товаров, где у Су Пу-тина собирались его компаньоны и клиенты, вошел зверовщик Хун. Оглядел тех, кто спал, и тех, кто еще, одержимый азартом, не ложился, увидел Су Пу-тина, пьющего за столиком утренний чай, и сказал:
— Особенные известия: охотника Леонтия загрыз великий Ван!
Су Пу-тин вскочил, Лэй бросил игру, спавшие проснулись.
Хун рассказал про великого Вана, появившегося в Старой Манзовке, сожравшего сноху Цяня, сына Фу Нью-дина и загрызшего Леонтия.
Известие было настолько радостно, что Су Пу-тин, не входя ни в какие денежные расчеты с Хуном, стал угощать его.
К Лэю вернулось равновесие души. В карты он стал меньше проигрывать и забыл про то, что хотел открыть мелочную лавочку.
В марте он и Ло Юнь отправились к себе на реку, всюду разнося весть о наказании, которому подверг Леонтия великий Ван.
Такая же судьба постигнет и Попова!
Лэй появлялся в шалашах охотников, взявших у Попова товары, напоминал им о старых долгах, и охотники молча отдавали ему шкурки и снова брали у него товары.
Ируха и Бянка ушли в верховья Тудагоу, и о них ни чего не было известно.
— Он больше не придет сюда, — говорил Лэй про Ируху, — отец его преступник, и он преступник. Всякий, кто будет иметь с ним дело, тоже будет преступником!
Счастье продолжало сопутствовать Лэю. В тайгу направился отряд русских солдат. От фанзы к фанзе, через горы и долины, по охотничьим тропам, связывавшим фанзы, пробирались охотники и сообщали друг другу, что русские ловят Аджентая. Весть была хорошая: Аджентай был ненавистен всем!
Лэй пошел навстречу русским. Двадцать русских солдат под командой поручика Свистунова двигались через тайгу.
Лэй предложил свою помощь: он знает тайгу, он будет проводником! Смотрел на широкоплечего молодого офицера, сидевшего у костра, на котел, кипевший над костром, на солдат, на вьючных коней.
— Хорошо знаю, по каким дорогам ходит Аджентай!
Присел к костру на корточки, деланно равнодушно курил трубку. Свистунов внимательно расспрашивал его, кто он, где охотится, где его фанза.
Лэй отвечал с достоинством.
Он стал проводником отряда. Свистунов скоро убедился, что проводник у него отличный. Он имел глаза и уши по всей окружной тайге и быстро нащупал местопребывание начальника знамени.
В полдень, когда Аджентай расположился в долине под отвесными скалами, внезапно появились русские. Они вышли из чащи, много солдат! Маньчжуры вскочили, схватились за ружья.
Вперед выступил русский офицер и приказал сложить оружие.
Маньчжуры сдавали оружие и выражали крайнее недоумение: они охотники, как все в тайге. Зачем сдавать оружие?
Они обращались за подтверждением своих слов к Лэю, но Лэй не разговаривал с ними. Он сидел недоступный, важный, точно он, а не Свистунов был начальником отряда.
27
Однако счастье Лэя не было продолжительным: Леонтий, которого он считал погибшим, оправился к наступлению осенних холодов и теперь вместе с Седанкой поднимался в бате вверх по реке, останавливаясь у каждого шалаша. Появление в тайге Леонтия произвело необыкновенное впечатление. Оказывается, Леонтий не только не погиб от клыков Вана, а, вступив в единоборство с тремя тиграми, убил всех трех.
Седанка подробно описывал борьбу Леонтия, и рассказ его постепенно становился все выразительнее. Не то чтобы Седанка придумывал, но он передавал те подробности, которые, как ему казалось, Леонтий позабыл, но которые, несомненно, имели место. В конце беседы хозяева спрашивали:
— Видели Лэя?
— Не видели.
— Большой начальник! Куртку его видели? Он с русскими ходил, Аджентая взял.
Бесспорно, Лэй был сейчас для всех большой начальник. Но Леонтий, избивший Лэя, уничтоживший сразу трех тигров и приехавший в тайгу соболевать, разве был маленьким начальником?
Всеобщий выезд на охоту застал Леонтия и Седанку в шалаше Кизиги.
Весь последний месяц Кизига, его брат и жена плели небольшие сетяные мешки, строгали тонкие стрелы, ковали для них наконечники, чинили нарты. Каждый вечер жена Кизиги раскладывала неподалеку от шалаша костер, бросала в него сухие листья багульника, нагревала бубен и шаманила.
— Хорошо шаманит, — говорил про нее Кизига. — Хорошо пошаманит — хороша охота будет.
Пошаманив, женщина крошила черемшу и высыпала ее в чумашку с сазаньей строганиной.
Ночи становились холоднее, деревья обнажались, каждое утро новый слой листьев устилал землю. Как-то ночью ударил мороз и утром удержался. Сухая земля зазвенела. Через несколько дней выпал снег.
Все стихло: ветер, животные, птицы. Леонтий выходил из шалаша, смотрел на протоку, заметаемую снегом, и ощущал эту вдруг наступившую необычайную тишину.
Никто в эти дни подготовки к охоте не думал о Лэе. Зима, охота, соболевка; может быть, ждет большая удача! Далеко, далеко, где-то там весной — Лэй…
Собаки, отъевшиеся во время последнего хода кеты, возбужденно бегали по снегу, вечерами же собирались вокруг шалаша и не спускали с охотников глаз.
— Торопят нас! — говорил Кизига.
Целых три дня шел снег, прикрыл реку, пади и распадки, лег на ветви кедров и елей. Затем тучи поднялись выше, подул ветер и погнал их за сопки. Вышло солнце, студеное, зимнее, сверкающее. Кизига, его брат и жена вынули праздничные костюмы.
