В конце фельетона Горшенин призывал солдат немедленно и повсеместно отстаивать свое человеческое достоинство.
Газету закрыл генерал Фок, назначенный на место Надарова.
16
Ханако приехала во Владивосток с письмом от отца к Леонтию Коржу.
Отец просил старого охотника приютить девушку и отправить ее на пароходе в Японию.
Несколько дней она прожила в Раздольном.
В доме Леонтия за это время перебывало множество людей. Одни были веселы, посмеивались, отходили с Леонтием в уголок и шептались. Другие, растерянные, испуганные, просили защиты.
Приехала высокая, красивая Таиса Пашкова. Она была сама не своя. Ее муж Су Пу-тин исчез с деньгами. В банке ни гроша, дома пи гроша, только наличность в лавках. Оказалось, Су Пу-тин бежал в Китай. И будто в Китае у него есть китайская жена, а Таиса, по китайским законам, будто и не жена ему вовсе и дочки ее от него вроде не его дочки… А сколько лет жили, по-православному лоб крестил…
Таиса боялась грабежа. Если разграбят супутиновские лавки, она на вдовьем положении пропадет. Она хотела перевезти к Леонтию самые ценные товары.
— Вот уж эту твою просьбу я не могу удовлетворить, — сказал Леонтий. — Твой муж Су Пу-тин много беды принес людям. Я лучше других знаю его делишки.
— Так ты не хочешь мне помочь, Леонтий Юстинович?
— Душевно хочу, но не могу. Никогда не торговал, а ты предлагаешь мне устроить у себя целый торговый склад!
Провожали Ханако на пароход два человека — Леонтий и Донат Зимников, вернувшийся во Владивосток.
— Решено, что вы будете писать мне, — говорил Донат, прощаясь. — А уж я, сообразно обстоятельствам, буду действовать дальше… Адрес мой прост: Раздольное, Леонтию Коржу… С приписочкой, что для меня… Много еще предстоит борьбы, но все будет хорошо.
Уезжая, Ханако видела на одной из батарей, расположенных высоко над городом, красный флаг. Он гордо реял в зимнем безоблачном небе.
Пароход доставил се в Нагасаки. Когда-то в раннем детстве она жила в этом городе. Тогда это был один из оживленнейших городов Японии. Его называли русским городом. Здесь зимовала русская Тихоокеанская эскадра, вот на этих горах до сих пор стоят маленькие домики, в которых жили семьи русских моряков.
Она шла по улице и читала вывески, написанные по-русски:
«Гостиница Венеция».
«Гостиница Триест».
«Фотограф», «Фотограф», «Фотограф»…
Да, фотографов было много, русские в Японии любили сниматься — в кимоно, на фоне японских гор…
«Здесь продают рубашки».
«Изделия из черепахи».
Теперь все закрыто, остались одни вывески. Улицы Нагасаки пусты, в порту стоит всего восемь пароходов.
Нагасаки торговал с Россией, война разорила его.
По крутой дорожке, мимо заколоченных домиков русской колонии, по той самой дорожке, по которой она ходила в детстве, она поднялась к гостинице «Бристоль».
Вот на этой площадке отец ее познакомился с матерью.
Гостиница заколочена. У дверей почтовый ящик. За стеклянной доской ящика Ханако увидела письма, адресованные по-русски, русским людям.
Письма пришли сюда до войны. Если это письма морякам, то, вероятно, тех, кому они адресованы, уже нет в живых.
В большом сквере перед «Японо-Европейским соединенным клубом» Ханако увидела толпу.
Говорили сразу несколько человек.
Говорили о застое в делах. Из-за войны не только замерла вся жизнь города, но совершенно упали кустарные промыслы Японии, кормившие миллионы людей.
На столик вскочил господин в коротком пиджачке и сказал, что правительство нашло выход:
— Японию выручат деревянные шляпы!
Начался шум. Господин закричал, подняв обе руки:
— Деревянные шляпы! Мы, японцы, всё сумеем сделать из дерева.
— Какие шляпы? — спросила Ханако соседа.
— Соломенные шляпы непрактичны, — пояснил сосед, — деревянные, из тончайших стружек практичны.
— А кто их будет покупать? — кричали с разных сторон.
— Американцы и англичане введут на них моду!
— Теперь, после войны, англичане и американцы другие.
— Глупости! Будущим летом Япония выпустит полтора миллиона шляп и получит миллион иен. Разве это не поддержит мелких ремесленников?
Ханако не слушала дальше.
Вечером она села в поезд. Вагоны побежали мимо длинных рядов госпитальных бараков. Выздоравливающие раненые сидели в палисадниках. Потом начались горы. Все здесь было знакомо Ханако: и приземистые деревушки, и крошечные поля террасками по сопкам, и крестьяне, шлепающие босиком или в проношенных варадзи.
Она спала в кресле у открытого окна, теплый ветер обвевал ее, скоро она увидит мать!
… Мать состарилась за время разлуки. Она жила теперь у брата, помогая ему в его возросшем хозяйстве, потому что он разбогател за войну. Она трогала руками Ханако, смотрела в ее глаза и не могла прийти в себя от счастья.
— Кацуми здесь, — сказала она таинственно. — Он не захотел быть солдатом и бежал… Он не одобряет войн между государствами; по его мнению, есть только одна истинная война — война против врагов народа. Если захочешь его повидать, я укажу тебе адрес.
Мать смотрела испуганными глазами, но губы ее улыбались. Может быть, и в самом деле дети правы? Слава богу, что они живы и дочь дома.
Под вечер Ханако пошла к Кацуми. Он жил в маленьком домике у вдовы солдата, погибшего под Ляояном.
Было о чем поговорить брату и сестре.
Ханако узнала, что положение японской армии после мукденского боя было тяжелейшим, Все возрасты были призваны в армию и, в сущности, истреблены в кровопролитной войне. Лучших людей уничтожили капиталисты для удовлетворения своих ненасытных аппетитов!
Ойяма не наступал. Он понимал, что продолжение войны немыслимо, и настаивал на мирном договоре. А в Токио группа военных, не способная понять, какая опасность кроется в победах, требовала продолжения войны, если русские не встанут на колени.
В ставку Ойямы отправился генерал Имагава, представитель этой группы.
— Вы побеждали или Куропаткин? — спрашивал приезжий. — Как можно назвать то, что вы не надеетесь победить? Вы потеряли достоинство японца.
Разговор перешел в крик. Имагава выхватил пистолет и объявил, что ему поручено убить маршала, если маршал по-прежнему будет настаивать на заключении мира.
Но Ойяму недаром считали хитрецом. В тот момент, когда Имагава пригрозил пистолетом, — из соседнего помещения выстрелил вахмистр Накамура.
