Китайской улицы: солдаты, матросы и запасные стояли стеной. Из ворот ремесленного училища выкатилась толпа громил с дубинами, топорами, ломами и с криком: «Спасай Россию!» — бросилась к магазинам Кунста.
Над восточной частью города подымались столбы дыма: горело морское собрание, здание военно- морского суда, пылали офицерские флигеля…
Алексей Иванович, бормоча, крича и размахивая тростью, кружным путем пробирался к своему центральному магазину. Пробрался он к нему через несколько часов.
Из окон выскакивали пьяные и трезвые, волоча штуки мануфактуры, бутыли и бутылки, колбасы, мешки с сахаром и всякой всячиной. Дым черным столбом стлался из окон верхнего этажа.
Алексей Иванович, сгорбившись, опершись на трость, стоял на каменной лестнице, которая вела по крутой стене сопки к задним дворам его магазинов.
Где же защита, обещанная Казбеком?
Вот чем обернулось «свержение самодержавия»! Разве мыслимо в России свергать самодержавие?! Разве Россия — это Франция или Америка?!
Уничтожить! Расстрелять, перевешать всех! Леонтия и его внука на первой перекладине вздернуть!.. Распаляли, мерзавцы! Зотик Яковлевич милейший… глаголал, глаголал!.. О правде все рассуждал, собирался направить Россию на истинный путь! Знает он, сумасшедший, где для России истинный путь! На виселицу сумасшедшего! Расплодили подлецов и сумасшедших!
Над городом розовело зарево.
Поздно вечером Алексей Иванович узнал, в чем заключался план Казбека. Оказывается, это он руками охранки устроил грабежи и пожары… Он разгромили уничтожил достояние Алексея Ивановича и других! Когда разгром принял нужные для замысла Казбека размеры, он вызвал двенадцать, по его мнению, дисциплинированных, неразложившихся батальонов с пулеметами, артиллерией и приказал открыть огонь по толпе.
Он хотел утопить в крови гарнизон и горожан, осмелившихся предъявить ему требования!
Но дисциплинированные батальоны и батареи отказались стрелять, Офицеры сначала командовали, кричали, угрожали, потом, увидев каменные, хмурые лица нижних чинов, не предвещавшие для них ничего доброго, скрылись.
Вот как распоряжаются жизнью и имуществом Алексея Ивановича коменданты и прочие генералы! По их мнению, единственный путь обуздания народа — провокация и кровь! А когда провокации проваливаются, тогда что?
Попов встретил Винтера, который возвращался с пепелища своего магазина.
Молча зашагали рядом. Винтер курил сигару чудовищными затяжками, обращая в пепел по четверти сигары сразу.
— Завтра поднимаю все паруса, завожу все моторы… навсегда! К черту! Пропади все пропадом!
Стояли на углу Светланки и Алеутской, смотрели на розовое зарево в стороне Гнилого угла, потом разошлись.
Сон не коснулся глаз Алексея Ивановича. Комнаты были пусты, дочь за неделю до его приезда уехала в Японию. Еще недавно он был доволен своей дочерью, но ведь она тоже была заражена подлостью и сумасшествием!
К черту, к черту всех!
Оставаться в России, быть свидетелем гибели всего, быть предметом комбинаций для тупых генералов и добычей разнузданной толпы? К черту! К черту все и всех! Прав Винтер!
На заре он вышел из дому, бойки несли за ним чемоданы. Спустились к набережной, погрузились в шампунку.
Через четверть часа Алексей Иванович вступил на палубу «Акулы».
Винтер осмотрел его с головы до ног и захохотал: — Напрасно мы с вами когда-то ссорились, Попов, — сказал он и ударил его по плечу. — Коммерсанты — единая нация! Пойдем выпьем рому…
Через полчаса «Акула» подняла якорь.
18
На третий день после занятия Мукдена японцы повесили на базаре семнадцать китайцев, обвинив их в дружеском расположении к русским.
Хэй-ки отправил из города Якова Ли, на которого мог поступить донос, а сам продолжал оставаться дома.
Деятельность союза ширилась, уже насчитывались по провинциям десятки отрядов, вооруженных винтовками и пистолетами.
Ходили слухи о том, что Юань Ши-кай готов примкнуть к революции во главе своих лучших в Китае войск.
Ши Куэн, обитавшая в одном из дворов цзеновского дома, любительница чтения, оказалась талантливой поэтессой.
Но, может быть, впервые в истории китайской литературы женщина писала о вещах совершенно не женственных. Писала о народе, жаждущем свободы, о храбрецах, разбивающих цепи. Писала о крестьянине, который нашел в поле винтовку, брошенную солдатом, и унес ее к себе как сокровище. Он знает — близок день, когда винтовка ему потребуется…
Стихи были просты, лаконичны и лишены той изысканности, которую обожал Цзен-старший. К счастью, Цзен-старший умер и не мог прийти в ужас от подобных произведений.
Стихи расходились по городу, по провинции, по стране. Их читали в Пекине.
Это была очень сильная проповедь революционных идей. Но это было неблагоразумно: разве можно так открыто призывать к уничтожению порядка, укоренившегося веками?
— Какое может быть благоразумие у источника, который вдруг выбился на свет из-под земли? — смеялась Ши Куэн и говорила Хэй-ки:
— Не беспокойся! Я всего только женщина. Ведь к поступкам женщины не относятся серьезно, она — игрушка! Что могут сделать с женщиной? Ничего! Она ничто…
Ши Куэн говорила грустно, но глаза се блестели.
Да, действительно, по старому закону было так!
И когда в дом Цзепов пришел офицер с десятью солдатами, Хэй-ки решил, что это за ним… Спрашивая офицера, что ему угодно, он был уверен, что офицер ответит: «Мне угодно арестовать вас» — и предъявит распоряжение дзянь-дзюня.
Но офицер сказал другое. Он назвал имя Ши Куэн.
— Господин офицер? — изумился Хэй-ки.
Офицер глупо ухмыльнулся:
— Давайте ее.
Молодую женщину увели.
Чтобы узнать меру опасности, грозившей Ши Куэн, Хэй-ки отправился к губернатору. Губернатор принял его не сразу.
— По поводу этого ареста? — спросил старик, вяло приподнимая веки.
— Вы арестовали женщину! Пришел офицер с обнаженным палашом и повел ее по городу.
— Да, с обнаженным палашом, и повел женщину! — кивнул головой дзянь-дзюнь. — Вы студент и, по-видимому, любитель реформ, поэтому не мешайте и мне в своем деле заниматься реформами, — старик засмеялся, довольный собственным остроумием. — Ваша женщина призывает к возмущению. Я говорил с ней лично. Она смотрела мне в глаза и повторяла: «Да, я призываю к мятежу!»
Дзянь-дзюнь опустил веки и взял в рот кусочек пастилы.
Хэй-ки провел мучительную ночь. Что можно было придумать? Подкупить стражу? Но Ши Куэн нет в тюрьме, и никто не знает, где она.
Когда на следующий день Ши Куэн вели на казнь, тысячная толпа шла за ней.
