Будут казнить женщину!
Она шла, окруженная солдатами, но все отлично видели ее высоко поднятую голову, волосы, собранные в скромную прическу и отливавшие матовым блеском. Она смотрела поверх домов, куда-то на пышное облако, медленно проплывавшее по небу. Смотрела и пела одну из своих песен о крестьянине, который восстал против неправды и рабства.
Нежный голос ее раздавался в совершенной тишине. Огромная толпа, пораженная ее красотой, печальной судьбой и мужеством, беззвучно скользила по улице.
Женщина шла ровным шагом и не замедлила его, подходя к площадке, на которой ее ожидала смерть.
И вот наступил момент, когда все расступились, отошли и она осталась наедине с палачом.
Палач внимательно оглядел ее, чмокнул губами и сказал негромко:
— Ну, становись, становись…
И когда она стала на колени и склонила голову, он отогнул воротничок у ее куртки и долго смотрел на нежную полную шею, которую должен был перерубить.
И он перерубил ее, испытывая впервые в жизни недовольство своим ремеслом.
Вторая глава
1
Цацырина выпустили из предварилки. Настоящих улик против него не было, а в подобных случаях жандармы не заводили теперь новых дел — не то по подозрениям и малым проступкам пришлось бы засадить в тюрьмы всю Россию.
Цацырин вышел из ворот на улицу, посмотрел направо, посмотрел налево. Ровный строй домов терялся в бурой мгле утра, свежий ветер дул, пожалуй, со всех сторон.
«Так и должно быть, — сказал себе Сергей, — дует со всех сторон!»
На нем была куртка, картуз с помятым козырьком; руки он сунул в карманы и шел широким шагом, наслаждаясь ходьбой.
Он сразу вдохнул запах бури. Разъезжали казачьи патрули, удвоенные наряды городовых заняли перекрестки, дворники дежурили у ворот. Прохожие собирались кучками, быстро таявшими при приближении полиции.
Он узнал, что забастовали Невский завод и оба Александровских, вагоностроительный и механический, прекратилось движение на железных дорогах петербургского узла. Примкнув к одной кучке, в центре которой что-то рассказывал молодой человек в пенсне, Сергей спросил невинным голосом:
— А по какой причине забастовка?
Тот, к кому он обратился, полный седоватый господин, осмотрел Сергея с головы до ног.
— Извините, я только что из тюрьмы, — сказал Сергей.
Лицо господина расплылось в широчайшую улыбку.
— Господа! — крикнул он. — Среди нас присутствует только что выпущенный из застенка. Товарищ, видимо, не знает, что бастуют чуть ли не все железные дороги страны, что в Харькове всеобщая забастовка, что начинаем бастовать мы — петербуржцы!
Цацырин усмехнулся и зашагал дальше.
Тысячу вещей вспомнил он, идя к себе за заставу, но все воспоминания были окрашены радостью: дело, которому он посвятил жизнь, побеждает.
О Полине он старался не думать; довольно он думал о ней в тюрьме, представляя себе, как вошла она в жандармское управление, как обрадовались там, увидав ее, может быть, даже заплатили ей.
Но вместе с обидой и оскорблением он чувствовал радость освобождения: с Полиной все кончено! Виноват он или не виноват, но все кончено.
Несомненно, она хотела погубить не столько Сергея, сколько Машу. Однако вот как иногда складываются обстоятельства: перед самым налетом на казарму Маша уехала из города! Уцелела во второй раз!
А что с ней теперь? Дома она, в отлучке или всетаки арестована?
Застава встретила Цацырина войсками, полицией, бездымными трубами заводов, кучками мастеровых во дворах, в переулках, на пустырях. Тракт был пустынен.
Цацырин прошел к Варвариной квартире и прильнул к стеклу. Увидел товарищей: Годуна, Варвару, Машу — и, не сдержавшись, забарабанил всеми десятью пальцами.
Через минуту с одними он здоровался за руку, других обнимал.
— Выпустили или сам?..
— Выпустили! Теперь они хвост поджали.
— Маша, Маша! — сказал он тихо, так, чтобы услышала только она одна.
Сел за стол. Голова у него кругом пошла от множества вопросов и дел.
Стачка ширится, в Петербургском комитете возникла мысль создать общий для всех предприятий Рабочий комитет по стачке.
— Как только заводы на левом берегу остановились, — говорила Варвара, — Варгунин и Торнтон прекратили пароходное сообщение через Неву. Сейчас первейшая задача сообщить правому берегу о том, что левый забастовал.
— Бог мой, что тут у вас делается! — радостно восклицал Сергей.
Он пил чай, ел французскую булку с колбасой, но от волнения не чувствовал вкуса еды. Тут же решили: вечером две женщины (женщины, чтоб не возбудить особых подозрений) отправятся в лодке на правый берег.
Понемногу комната пустела. Маша рассказывала, что слежка усилилась, но пока никого не трогают, — видимо, боятся. Большую деятельность развил Пикунов, готовится со своими черносотенцами к гнусным делам. Все чувствуют, что стачка стачкой, — на очереди вооруженное восстание!
— Сережа, — говорила Маша. — Сережа! Ты рядом со мной и подоспел в самый решительный момент!..
Смотрела на него своими синими глазами… Счастье это? Да, счастье. Все, все счастье, что он видит и слышит сейчас.
— Сережа, в боевом комитете получили ленинское письмо. Ленин указывает, что о бомбах рассуждают больше полугода и ни одной не сделали. Советует всюду и везде организовывать боевые дружины. Пусть маленькие, в три — пять человек. И пусть, Сережа, вооружаются все — кто чем может. Револьвером, ножом, тряпкой для поджога…
Маша говорила тихим голосом, положив руки на колени, а Цацырин сидел неподвижно. Простые, ясные ленинские мысли были заряжены могучей энергией.
— Что Глаголев, что меньшевики?
— Глаголев прямо не высказывается, но, по-моему, они не хотят вооруженного восстания.
— В такую минуту, и прямо не высказывается?! А кто-нибудь из нас спрашивал его прямо? Маша, я повстречаюсь с ним… я спрошу его.
— Непременно спроси! — сказал Годуй. — Вот чего у нас мало, Сережа, — оружия. Но ждем целого транспорта! По этим делам уехала ихняя сестрица.
Маша кивнула головой.
— Уехала. Хлеба сейчас не нужно, а оружие дай.
Маша и Цацырин покинули комнату последними, прошли через двор, за сарай, приподняли доску в заборе и оказались на небольшом огородике, по-осеннему разрытом и пустынном.
И оттого, что трубы не дымили, а в грозном безмолвии уходили к облакам, и оттого, что с тракта
