руках винтовки. И те и другие занимались с исключительной охотой. Каждый понимал, что от его умения воевать зависит прежде всего его собственная жизнь. То, что в мирной обстановке давалось с трудом, здесь усваивалось на лету. Отлично стрелял рядовой Корж. Фамилия его была знакома Логунову: о таежном охотнике Леонтии Корже рассказывала Логунову, молодому дальневосточнику, Нина.
— Так он, Леонтий, кто же тебе? — спросил солдата поручик.
— Дед, ваше благородие! Я в восемь годков уже ходил с ним на кабанов.
Из солдат взвода вызывал сомнение только один — Емельянов. Человек огромного роста и огромной физической силы, но, по-видимому, совершенно не способный к военному делу.
— Ну как ты стоишь? — укоризненно говорил ему взводный унтер-офицер Куртеев, едва достигавший Емельянову до плеча. — Посмотри, где у тебя живот? А как руки? Руки у тебя должны быть как струнки. От смотри, пожалуйста!
Куртеев выпячивал грудь и вытягивался.
— Смекаешь?
— Смекаю, — басом отвечал Емельянов.
Но хотя он и смекал, он никак не мог приобрести нужного бравого вида и портил все построение взвода.
Во время марша он сбивался с ноги, и вдруг кто-нибудь — Куртеев, фельдфебель Федосеев или сам Логунов — замечал, что рота идет сама по себе, а Емельянов — широким, увалистым шагом — сам по себе.
— Емельянов! Ать-два… Левой, левой!
— Господин взводный!
— Молчать в строю, стерва!
Когда полк прибыл в Ляоян, Ерохин повел батальоны в горы. Мало кто из солдат и офицеров чувствовал себя в горах свободно. Взвод Логунова должен был пробраться по узкому карнизу.
Первым пошел правофланговый Емельянов, сделал десять шагов и остановился, прижавшись животом к стене. Сказал беспомощно:
— Не могу, вашбродь!
— Винтовку, винтовку подбери! — крикнул рядовой Корж.
Емельянов облизал сухие губы, посмотрел вниз: под ним была стремнина. Всю жизнь прожил он на ровном месте, а здесь были чертовы камни. Мешок с вещами и винтовка упорно тянули вниз, сапоги на толстых подметках скользили.
— Что же ты, Емельянов! — крикнул Куртеев, но в голосе самого Куртеева не было соответствующего задора, он сам с тревогой поглядывал на карниз. — Вашбродь, прилип Емельянов, ни одного шага не делает.
— Пошли другого!
Вторым пошел Корж. Минуту он с сомнением смотрел на свои сапоги, потом скинул их, перевязал бечевкой и пристроил за спину. По карнизу он пошел легко, едва касаясь ладонью стены, и всем казалось, что это сущие пустяки — идти по такому карнизу.
«Идет — точно плывет», — подумал Логунов.
За Коржом, обретя присутствие духа, перебрались остальные. Но Емельянов не пошел. Он сел у карниза на камень и сидел, мрачно уставясь в пропасть.
— Ты что же, — прошипел Куртеев, — солдат или нет?
— Солдат… — вяло согласился Емельянов.
— Встать, чертов мешок, когда с тобой говорит взводный!
Емельянов не вскочил, как того ожидал Куртеев, а так же вяло поднялся.
— Что с тобой делать? — презрительно сказал унтер. — Бить тебя, что ли? Как ты стоишь? Ну, как ты стоишь? Фельдфебелю доложу!
Емельянов попробовал выровняться. Куртеев плюнул.
— В других полках такого ящера командир взвода не оставил бы в живых!
— Ну, что там? — крикнул с той стороны поручик Логунов.
— Вашбродь, так что Емельянов ни с места… Сел и сидит!
— Оставь его!
— Черт с тобой! — с сердцем проговорил унтер. — Из чего такой ты сделан? Медведь, а трус!
Емельянов вздрогнул.
Разувшийся Куртеев с напряженным, застывшим лицом двигался по карнизу. Когда он исчез за поворотом, Емельянов подошел к опасному месту, долго рассматривал узкую неровную полоску камня, по которой нужно было пробираться, тоже разулся и попробовал идти.
Но и на этот раз он сделал только несколько шагов и вернулся. Медленно обулся и зашагал назад.
Он спустился в долину как раз тогда, когда там маршировала 2-я рота. Рыжий веснушчатый капитан Шульга остановил подозрительно жмущегося к скалам солдата.
— А вот я проверю, как тебя отпустил твой командир взвода, — сказал он и на следующий день за завтраком спросил у Логунова про Емельянова.
— Вы, батенька, с ним намучитесь, — заметил он. — В других полках таких чурбанов быстро превращают в солдат, а у нас, — он вздохнул, — начальство просвещенное!
Логунов хотел было возразить: «Ну и хорошо, что просвещенное», но смолчал. Не стоило этого говорить командиру чужой роты.
Но командиру своей он сообщил об этом разговоре.
Капитан Свистунов, широколицый, широколобый, заметил:
— Шульга у нас тяжеловат на руку, да побаивается Ерохина. А первым у вас прошел Иван Корж? Надежный солдат. Он из знаменитой в Приморье семьи Коржей. Уже слышали, да? Охотники, соболевщики, садоводы..
О самом Свистунове Логунов узнал, что он давно служит на Дальнем Востоке. Когда началась японо-китайская война, Свистунов решил отправиться на театр военных действий и ходатайствовал о сем по начальству. Однако начальство ответило, что хотя присутствие русского офицера на полях японо-китайской войны действительно не лишено смысла, но на это не имеется в казне средств. Свистунов доложил, что он поедет на собственный счет. Но это почли непристойным: офицер едет и командировку на собственный счет! А ведь какой был отличный случай доподлинно узнать японскую армию!
В 1898 году вспыхнула испано-американская война. И опять Свистунов решил, что его место там. Он обратился в военное министерство с просьбой разрешить ему выйти в отставку, отправиться на Кубу, а после войны снова поступить на службу. Военный министр ответил: «Я не позволю вам проявлять симпатии к испанцам или американцам. Сидите дома».
И только во время боксерского восстания Свистунов попал на войну. Однако об этой войне он старался не говорить..
Весь день Логунов проводил в роте, а вечерами писал письма во Владивосток и Петербург.
Он даже не успевал заглянуть на ляоянский вокзал, где собирались армейские и штабные офицеры, пили, закусывали и сообщали друг другу слухи и сплетни.
Много говорили о том, что главнокомандующий адмирал Алексеев и командующий сухопутной армией Куропаткин держатся противоположных точек зрения на ведение войны. Алексеев требует немедленных активных действий, а Куропаткин считает активные действия преждевременными.
Но Логунов не мог и не старался решить, кто из них прав, ему хотелось скорее вступить в бой и выиграть его.
Душа его была полна войной и любовью.
Он вспоминал, как Нина провожала его… Любила ли она его? Во всяком случае, она не была к нему равнодушна.
Однажды вечером командир полуроты штабс-капитан Шапкин вернулся из буфета на ляоянском вокзале с новостями: корпус Штакельберга посылают на юг выручать Порт-Артур.
— Если говорят на вокзале, значит, так оно и будет, — сказал командир 3-й роты капитан Хрулев. — А мы еще сапог не пошили, шинелей тож, одни бескозырки готовы.
