дорожкам вокруг пруда гуляли мужчины с женщинами, детьми и собаками. Саунд-трек включал смех и лай.
Было девять часов субботнего вечера.
Марина не знала, что собирается сказать. Марина не знала, будет ли она вообще говорить. Она не знала, зачем все это. Она не знала, но чувствовала, что только один человек может теперь понять ее. Что ему ничего не придется объяснять. И что только он сможет вернуть ее жизни утраченную стройность, какой бы эта стройность ни была.
Она попыталась придумать первые слова. Потом хотела пересмотреть кино. Но в конце концов поняла, что таким способом ничего не добьется. Зажмурившись, как перед прыжком в холодную воду, она сняла телефонную трубку и стала набирать номер. Ей даже не понадобилась записная книжка.
Каждое нажатие кнопки вызывало настоящую бурю в микромире. Миллиарды электронов приходили в движение под действием электромагнитного поля. Они двигались в долгий путь по многокилометровым проводам, будили реле автоматических телефонных станций, активизировали мембраны микрофонов, запускали магнитофоны прослушивающих устройств. Своими телами они выстраивали невидимый мост, по которому должны были со скоростью света промчаться еще не готовые слова.
Марина нажала последнюю кнопку и замерла. Трубка недолго молчала, словно давая время одуматься, а потом раздался первый длинный гудок.
Хорошо
Территория, прилегавшая к безымянному кирпичному гастроному недалеко от станции метро «Кантемировская», казалась осколком погибшей советской вселенной, которые еще оставались в Москве, но число которых уменьшалось с каждой секундой. Конечно, Андрей провел в этой вселенной совсем немного времени, и его представления о том, как должен выглядеть ее осколок, были довольно смутными и строились в основном на тиражируемых книгами и телевизором стереотипах. Советскими казались схематические изображения мясомолочных блюд на висевших в витринах картонных плакатах, монументальная урна возле двери — каменный ярко-желтый цилиндр — и сама дверь, мощная железная рама с толстыми стеклами, на одном из которых серой краской была изображена временная схема работы магазина. Впрочем, все это больше напоминало декорации исторического фильма, чем эхо далекого детства, и не волновало душу по-настоящему. Такие же смутные эмоции вызывал и низкий металлический парапет, огораживавший голый весенний газон, из которого торчали несколько ободранных лип, и старая квасная бочка, уже потерявшая способность к передвижению — вместо двух колес от грузовика ее поддерживали стопки кирпичей.
Однако присутствовала в пейзаже деталь, рождавшая совершенно конкретные воспоминания, относящиеся к эпохе краха красной империи. Витрины гастронома ограждали высокие, по пояс, железные перила, видимо, предназначенные для того, чтобы удерживать тела пьяных прохожих на безопасном расстоянии от хрупкой стеклянной поверхности. Такими же перилами были ограждены витрины хозяйственного магазина, стоявшего раньше недалеко от дома Андрея (теперь на месте магазина высился многоэтажный дворец какого-то банка). Андрей часто оказывался возле магазина с мамой, и, когда она заходила внутрь, чтобы купить средство для чистки раковин или стиральный порошок, он обычно оставался снаружи, забирался на перила и представлял себе какую-нибудь подходящую случаю картину — налет на фашистский город (Андрей, понятно, пилот бомбардировщика) или долгую кавалерийскую погоню за остатками разбитой белой дивизии (Андрей впереди, на белом коне, с шашкой в одной руке и маузером — в другой).
Обычно все проходило гладко — когда мама выходила из магазина, фашисты оказывались разбомблены, а белые частью убиты, частью пленены, частью рассеяны. Но однажды зимой Андрея подстерегла вражеская пуля — он не помнил точно, фашистская или белогвардейская, — и он рухнул с перил, разбив лоб о покрытый льдом асфальт. Мама отвезла Андрея в травмпункт, и доктор с шершавыми руками наложил ему несколько швов. Больше Андрей на перила не забирался.
Дожидаясь Олега, он решил избавиться от детского комплекса и, после некоторых сомнений по поводу того, удобно ли сидеть на перилах в столь солидном возрасте, забрался на железную ограду. Никаких особых эмоций он не испытал. Панорама Берлина перед ним не возникла, лоб не заболел и не появилось желание издать ртом звуки, имитирующие свист шашки. Единственным ярким ощущением было неудобство. Почти сразу начали затекать ноги, но Андрей твердо решил досидеть до конца. Раз уж собрались прощаться с детством, подумал он, то надо делать это по полной.
Олег вернулся довольно быстро, минут через десять. На лице его сияла улыбка, куртка была расстегнута — день выдался удивительно теплый, — и Андрей получил возможность еще раз оценить красный свитер с черной полоской. Свитер был совсем неплох.
— Ну? — спросил Андрей, спрыгнув на асфальт.
— Все в порядке, — сказал Олег. — Бокс.
— Целый? — спросил Андрей.
— А то, — сказал Олег. — Я же все-таки провизор, человек уважаемый. Кто ж меня кидать захочет.
— Ясно, — сказал Андрей.
— Хорошо, что ты вспомнил, — сказал Олег. — А то я со всеми этими делами совсем забыл уже.
Андрей кивнул. На самом деле он надеялся, что поиски травы для Василисы займут много времени, и в результате все сорвется. Теперь оставалась только надежда на поездку в больницу, но совсем небольшая. Времени было всего половина первого. Олег удивительно быстро решил проблемы с наркотиками. Мобильный телефон и звание сотрудника аптеки открыли перед ним новые возможности.
— Ну, — сказал Олег. — Погнали к Ваське?
— Погнали, — сказал Андрей.
В метро накатила адреналиновая волна. Случилось это совершенно неожиданно, и в первый момент Андрей даже удивился тому, что произошло это так поздно, но потом подумал о специфической обстановке и решил, что подобная рассеянность вполне простительна.
— Слушай, — сказал он, наклонившись к самому уху Олега.
— Ну, — сказал Олег.
— Бокс — это же много, — сказал Андрей.
— В смысле? — спросил Олег. — Нормально, она за неделю скурит.
— Да я не про это, — сказал Андрей. — Сколько дадут за бокс?
— Чего? — спросил Олег. — Рублей триста дадут, но…
— Да лет, — сказал Андрей. — Лет.
— А, — сказал Олег. — Зассал?
— Не особо, — соврал Андрей. — Просто…
— Не ссы, — перебил его Олег. — Если вечером спалимся, дадут гораздо больше. Если нас сейчас поймают, считай, повезло.
Андрей криво улыбнулся.
В этот раз они пришли в приемные часы, но Василиса все равно дожидалась их в вестибюле. Большая часть бинтов с ее лица исчезла, остались только островки лейкопластыря. Теперь лицо Василисы напоминало витраж, работу над которым художник еще не завершил, но было ясно, что потрясающий финал не за горами.
— Привет, — сказала Василиса.
— Привет, — сказал Андрей.
— Привет, — сказал Олег и протянул ей пакет с гостинцами, точную копию предыдущего.
— Спасибо, — сказала Василиса. — Траву привезли?
