покупке, — я так понял, вы с этим здесь, — извольте вести себя менее бесцеремонно. Хотя вынужден вас избавить от лишних хлопот — институт не продается. И за сим, как говорится, честь имею.
Теперь настал черед поразиться Онлиевскому.
— Не понял. Почему это я должен еще раз покупать то, что уже купил? Ну, Юрий Иванович…
— Игнатьевич. А впрочем…
— Виноват. Я понимаю, что мой визит несколько ошеломителен. Вы, наверное, ориентировались на Второва. Но поверьте, я не меньше его умею отблагодарить своих людей. Так стоит ли терять время, когда все так чудно срослось и осталось обсудить только… технологию. Какую сумму вы позаимствовали на скупку акций?
— Это, простите, наше внутреннее дело.
— Да нет, теперь вы меня простите, — с видом человека, которому надоело попусту терять время, потребовал Онлиевский. — Потому что это сугубо НАШЕ дело. Мое и немножко ваше. Я так понял, что Второв до настоящего времени не известил вас, что принадлежавший «Светочу» контрольный пакет института сегодня переоформляется на мою структуру. Тогда, боюсь, я слегка опередил события. Завтра- послезавтра после завершения всех формальностей я подошлю своих людей. И вы уже все тогда с ними обсуждайте.
— Вы чрезвычайно опередили события, — отчеканил Мельгунов, вместе с тем начиная подозревать, что за путаными словами нежданного визитера скрывается какой-то непонятный для него смысл. — Для начала — акции института покупались на деньги, к «Светочу» отношения не имеющие. Так что, боюсь, у вас скверные информаторы.
— Это проблемно, академик. Не станет же в самом деле Второв продавать мне то, чем не владеет.
— Повторяю, ни «Светоч», ни кто другой из вашей братии к институту не будет допущен на пушечный, как говорят, выстрел.
— Трудный вы, оказывается, человек, Юрий Иванович. Знаете, пожалуй, я вам десяти процентов не дам. До такой степени не владеть обстановкой. Честь имею.
— Надеюсь как раз, что ни вас, ни ваших людей я не буду иметь чести…
— Ну полно, в самом деле, кочевряжиться-то, — оборвал рассерженный Онлиевский. — Вижу, что люди вашего склада по-хорошему не понимают. Нравится вам это или нет, но честь такую вам стерпеть придется. Потому что институтец ваш — отныне мой. Так-то, дорогой!
— Ступайте-ка вон! — гневно потребовал Мельгунов. — Не знаю, что вы там задумали, но имейте в виду, жульничества ваши здесь не пройдут. Мельгунова весь мир знает. И если что — общественность подниму.
— Вот это называется напугать ежа. Да что общественность! Окститесь — кому сейчас до чего дело есть? — снисходительно остановил разволновавшегося старика Онлиевский. — Ладно, не переживайте так. Дадим вам что-нибудь. И лабораторию какую-нибудь оставим. Паяйте себе.
— Ну, прощайте. — Он удивленно мотнул головой. — А вот кого я, похоже, точно недооценил, так это Забелина, — как разыграл партию мужик. Вот кто подлинно академик! — И Онлиевский вышел, за ним хлопнула дверь приемной.
«Забелин?!» — Лицо Мельгунова покрылось потом, вытянутые в струнку губы задрожали. Весь предыдущий, казавшийся нелепицей разговор разом выстроился в логическую цепочку.
Он нажал на кнопку, ищущим движением нащупал и придвинул под себя кресло.
— Вызывали? — Вбежавшая секретарша в тревоге всматривалась в директора института: за последний год дважды приходилось вызывать неотложку.
— Где?! Флоровский где?
— Максим Юрьевич, он с утра куда-то… Может, Власова знает, она в приемной… Юрий Игнатьевич, вам плохо.
— Власову сюда.
Наталья, перепуганная, как и все, неожиданным визитом и через открытую дверь прислушивавшаяся к голосам в кабинете, вбежала тотчас. Вбежала и обмерла.
— Флоровский — в «Светоч» уехал?
— Юрий Игнатьевич!
— Он к Забелину поехал?!
— Да, но… Это не то, что вы думаете.
— Стало быть, вот оно что. Ступайте вон. Хочу побыть один.
— Юрий Игнатьевич, мы как раз собирались объясниться, — вскинулась было Наталья, но потерянно замолчала: сквозь растопыренные пальцы за ней наблюдали страдающие, все понявшие глаза.
Подвальчик был заполнен чуть на треть — после кризиса контингент резко схлынул.
— Алексей Павлович! — подбежала с неловкой улыбкой метрдотель. — Не ждали.
— Вижу! — кивнул Забелин — «персональная» его кабинка была занята, и на стене выделялось свежее пятно от сорванной таблички.
— Сейчас по соседству накроем.
— Да мы как-нибудь бочком у стоечки, — гордо отказался Максим. — Реактивные вы наши.
— По двести коньяку напузырь, — обратился он к бармену.
— Ну, чин-чин? За несбывшиеся надежды.
И с меланхолической этой ноты сорвался:
— Но почему судьба такая несчастливая? Всякий раз, как доброе дело сделать норовлю, тотчас в дерьме оказываюсь. Зарекался уже. И вот опять. Думал, альма-матер, наука — святое дело.
— Если можно, потише, — попросил бармен. Вскрики Максима нарушили гармонию элитарного ресторана.
— Что?!
— Извините! — Бармен успокаивающе поднял ладони — глаза громкого посетителя горели отчаянностью.
— Но на тебя я не в обиде. Ты как раз свое дело сделал. И банку денежку принес, и себе с полмиллиончика заработал. Выполнил, можно сказать, поставленную социальную задачу… А ты чего глазеешь, абориген? Если уж подслушиваешь, так хоть наливай вовремя. Еще два по двести, — неприязненно скомандовал он бармену. — А вот куда я от себя денусь? А Наталье что скажу? Она-то все победу справляет — уж таких планов насчет института нагородила. Ее да Астахова твоего послушать, так через год мэнээсы по пятьсот долларов получать станут. Будут они теперь получать пособия по безработице.
— Так что предлагаешь?
— Чего уж предлагать, когда раком поставили? Теперь как в анекдоте — расслабься и получай удовольствие. Хорошо хоть не задаром. Как там наши с тобой резвушки говорили? Мы не из-за денег. Но лучше дайте.
— А если не отдаваться? — Забелин увлеченно созерцал блики в бокале.
— Плесни-ка, браток, еще сотняшку. — Максим сноровисто катнул бокал. — Так вы тут чего-то как будто…
— Акции на твоей компании. Кредит получен аж на пять лет. За пять лет можно отработать.
Он глотнул коньяку.
— И это мне ТЫ предлагаешь? А как же банк? Ты ж для всех там штрейкбрехером становишься. Потому что на пятнадцать миллионов подставу делаешь.
— Есть, конечно, проблемы. Сказать по правде, и сам колеблюсь. Но все-таки если выбирать: не по- божески это — одних спасать за счет других.
— Чегой-то?! — поразился услышанному Максим. — Эва как ты до сих пор по Юльке страдаешь.
— Положим, страдаю. Так что?
— В другой стране — «да».
— А здесь?
— А здесь полный абзац. Я, конечно, отдаю должное твоему порыву. Но по-моему, ты сам не очень в себе. Уж если тебя семнадцатое августа ничему не научило. «Двигать» что-либо в этой стране без мощной «крыши»? Утопия это, Стар. Да еще теперь, когда на нас на прямую наводку вывели АИСТ. Этот, сколь
