же на сверлильном станке показал, как работают его развертки. Этот инструмент так и называется — «развертка Кизлинка».
Чистота поверхности после развертывания была идеальной. Развертка легко снимала слой металла не меньше чем полмиллиметра, а стружка получалась, как пучок войлока.
— Мы оставляем после сверловки под развертывание 0,5 мм, поэтому в отверстии никогда не остаются надиры от сверла, — сказал Кизлинк.
Обычные развертки могут снять стружку от силы в 0,1-0,15 мм, поэтому после сверления отверстие надо еще растачивать или развертывать двумя-тремя развертками, иначе останутся следы сверла.
Три часа занимались с нами эти два замечательных рабочих-новатора. Их, конечно, давно ждали дома, они, наверное, были голодны (как я уже говорил, на чешских заводах работают без обеда). Но чувство дружбы и солидарности рабочих-изобретателей одной профессии было превыше всего.
Нам было немножко совестно, что мы отняли столько времени у этих приятных людей, и успокаивало только то, что у себя в Москве мы так же забывали об удобствах личных, когда в Совет новаторов приезжали рабочие из ГДР и Болгарии. Мы так же стремились показать им все, что касалось их специальности и интересовало гостей. Дружба собратьев по профессии — великое дело! На другой день мы еще раз пришли в инструментальный цех завода имени Яна Швермы. Был день получки. Вдоль длинного ряда станков шел пожилой кассир с большой кожаной сумкой, вроде тех, с какими ходят почтальоны. Около каждого станка он останавливался, вынимал белый конверт и вручал станочнику. Нам было интересно, сколько зарабатывают товарищи по профессии в другой стране, и мы попросили переводчицу спросить об этом у сопровождавшего нас начальника цеха.
— Инструментальщики у нас получают 1500-2000 крон в месяц, — сказал начальник цеха. (Чешская крона равняется приблизительно нашим 12 копейкам.) — А вот эти лекальщики Гамра, — он указал на длинный ряд профильно-шлифовальных станков, который мы осматривали вчера, — получают побольше начальника цеха. Большие специалисты своего дела!
Я обратил внимание, что кассир, остановившись около одного резьбошлифовщика, вручил ему не один, а два конверта — белый и синий.
— А почему некоторые рабочие получают еще и синий конверт? — спросили мы у начальника цеха.
— В синих конвертах мы даем вознаграждение за усовершенствование производства, — сказал начальник цеха. — То есть за рационализаторское предложение.
— А можно посмотреть, что это за предложение, где оно внедрено? — заинтересовался Вениамин Матвеевич.
Начальник цеха удивленно посмотрел на нас.
— Предложение еще не внедрено, но оно принято главным инженером. Вознаграждается творческая мысль и инициатива этого рабочего, — сказал начальник цеха.
— Но как же так, — недоумевал я, — может быть, предложение никогда и не будет внедрено, а авторское вознаграждение уже платят!
Начальник цеха сказал, что, раз предложение принято главным инженером, оно обязательно будет внедрено. Главный инженер может, если найдет нужным, привлечь автора к реализации, но это не обязательно. Автор должен думать над следующим усовершенствованием, а не заниматься проталкиванием предыдущего.
— А кто же конкретно внедряет рацпредложения, кто делает опытные образцы, настраивает, отрабатывает новую технологию, если не автор? — допытывались мы.
— У нас есть большой экспериментальный цех, в котором работают 400 специалистов самых различных профилей. В их обязанность входит изготовлять предложенные и принятые новшества, внедрять их в цехах завода, а также обучать рабочих новым приемам труда, связанным с этим новшеством.
Я вспомнил, что на нашем заводе тоже есть экспериментальный цех, но он занимается не столько экспериментами, сколько изготовлением производственных деталей.
Невольно подумалось: почему такая простая вещь, как выдача зарплаты, у нас зачастую происходит так неорганизованно? Часа за два до окончания смены у нас на заводе в каждом цехе люди, забыв о работе, становятся в длиннейшую очередь, у всех одно желание: как бы получить деньги до гудка, а то придется еще час стоять в очереди. Шум, а порой и ругань стоят в день получки около кассы. И это бывает два раза в месяц! Сколько драгоценных часов теряет завод за эти два дня, сколько недодается продукции! Разве трудно сделать все культурно?
А ведь за примером и опытом даже не надо ехать за границу. На заводе в Ленинграде, где я когда-то работал, зарплату всегда разносила по станкам в конвертах табельщица, которая на этот день становилась кассиром. Почему столичные заводы должны отставать по культуре от ленинградских? Думается, что такие «мелочи» полностью лежат на совести руководителей заводов.
Или взять рационализаторскую деятельность. Ведь мы даже не мечтаем о том, чтобы внедрение творческого предложения рабочего взяла на себя служба главного инженера. У нас в основном внедряются только те новинки, предложенные рабочим, которые он сам сделает в металле. А такая «мелочь», как казенщина при выдаче авторского вознаграждения рабочему за внедренное им предложение? Разве нельзя сделать это красивее, чем происходит сейчас на большинстве московских заводов?
Только из-за одной такой обижающей «мелочи» иной рабочий-рационализатор даст зарок никогда больше не заниматься рационализацией.
Конечно, он решит это сгоряча. Советский рабочий не может работать без творческой выдумки. Но теперь он будет делать свои усовершенствования только для себя, на своем станке, не подавая никаких предложений и не поднимая разговора об их эффективности. Я знаю десятки способных рационализаторов на ряде заводов, которые по-дружески показывали мне свои разработки, используемые только на их станках.
— А ты подал предложение на свое устройство? — спрашивал я.
— А зачем подавать? — в свою очередь спрашивал меня рационализатор. — Для того чтобы нажить уйму хлопот, выпрашивать у начальства акты о внедрении и в конце концов стоять в очереди за десяткой или пятеркой? Нет уж, увольте! Мы со сменщиком сейчас сделали все, что надо, и работаем спокойно, и детали все выходят отличного качества, а рацпредложение мы подавать не будем. Пробовали, знаем, что это такое!
С болью в душе выслушиваешь такие речи, но чувствуешь, что собеседник-то, пожалуй, прав: сам не раз попадал в подобное положение.
Конечно, не следует думать, что с абсолютно всеми рацпредложениями дело обстоит именно так. Рационализаторов у нас тысячи, и многим удается своей энергией и упорством «пробивать» предложение и доводить его до внедрения. Большую помощь в этом деле оказывали заводские советы новаторов, а также и бывший Московский совет новаторов. Последний обычно «вступал в бой», когда эффективное рацпредложение можно было внедрить на многих московских заводах. Но вернемся на завод имени Яна Швермы. Одной из целей нашего посещения этого завода было ознакомление с чешским патентом, на который я обратил внимание еще на конференции в Жилине. Назывался он так: «Накатывание внутренней резьбы».
С накатыванием наружной резьбы мы давно знакомы, и оно успешно применяется на многих наших заводах. Преимущества этого метода по сравнению с нарезанием винтов плашкой и резцом общеизвестны. Накатанные винты служат во много раз дольше, чем с нарезанной резьбой. Но ведь резьбовое соединение состоит из пары винт — гайка. Винт у нас получается с уплотненной долговечной резьбой, а гайка — по- прежнему с рыхлой нарезанной резьбой, да еще и с надирами, зачастую остающимися от метчика. Значит, повышения долговечности соединения почти не получалось. Нужно было добиться, чтобы и гайки были с уплотненной накатанной резьбой.
Когда по возвращении на Родину я начинал говорить специалистам о гайках с накатанной резьбой, то все предполагали, что речь идет о гайках диаметром 40-60 мм, в которые чехам как-то удалось впихнуть накатные ролики. На самом же деле на заводе имени Яна Швермы накатывали внутреннюю резьбу диаметром от 1 мм с шагом 0,25 мм и до 20 мм с шагом 1,5 мм.
Нам показали процесс изготовления накатников и процесс самого накатывания. Никаких роликов, конечно, не было. Да и какой ролик всунешь в отверстие диаметром 1 мм? Все было очень просто: вместо
