до конца. К тому же Богаченков, помимо прочего, был превосходным финансистом, виртуозом замысловатых комбинаций. И терять его Коломнину вовсе не хотелось. — Погоди-ка! — внезапная идея овладела им. — Ты как будто сибиряк?
— Лет пять там отработал, — недоуменно подтвердил Богаченков.
— Так чего ты тут штаны просиживаешь?! — возмутился Коломнин. — Иди немедленно оформляйся. Мы же завтра с тобой в командировку вылетаем!
В коридоре Коломнина караулила секретарша Ознобихина:
— Сергей Викторович! Николай Витальевич очень просил заглянуть.
Коломнин, раздосадованный происшедшим, хотел было отказаться, но дверь кабинета Ознобихина будто случайно распахнулась, и сам вышедший хозяин обхватил начальника УЭБ за плечи.
— Старина! Надеюсь, не обиделся, что я тебя чуток опередил? — испытующе, в той же манере, что и Дашевский, он заглянул собеседнику в глаза. — В этом деле не только стратегия важна, но и тактика. Не мог я тебе, понимаешь ли, позволить в президента банка сомнения посеять. Слишком важен этот проект.
— Для банка или для тебя?
— А я себя от банка не отделяю! — отчеканил Ознобихин, кивая одновременно двум проходящим мимо начальникам департаментов. Проводив их нетерпеливым взглядом, вернулся к прежнему, дружески- снисходительному тону. — Надеюсь, ты тоже?
— Коля, давай напрямую — чего ты от меня хочешь? Узнать, о чем договорились с Дашевским?
— В том числе.
— В таком случае докладываю: получил команду с поручительством пока не наседать. Можешь считать — нейтрализовал. Доволен?
— Я тогда доволен буду, когда начальник экономической безопасности мне в этом проекте союзником станет. Потому что каждый раз бегать к президенту за поддержкой — это накладно. Я жилы рву, чтоб банк на новый простор вывести. А ты — как стоп-кран уперся. Думал, командой станем. Ну, хочешь, я тебе все бизнес-планы по Генеральной компании покажу? Просмотри тщательно, а через два-три дня спокойно обсудим.
— Через два-три вряд ли. Я на две недели в Томильск улетаю.
— К Ларисе?! — Ознобихин ошеломленно остановился. — Вот это ты молодец. По-взрослому!
— Почему к Ларисе? — голос Коломнина разом просел.
— Так она ж как раз в Томильске живет. Не знал, что ли? О чем же вы с ней?.. Ты даешь!
— Слушай, Коля, — заалевший Коломнин решился. — Собирался как раз с тобой насчет Ларисиного мужа переговорить. Я тут по приезде прокачал: не зарегистрировано по Москве убийство Шараева. Не знаю, что и думать.
Из приемной выглянула секретарша, озабоченно зыркнула вдоль коридора.
— Николай Витальевич! Вас Лев Борисович срочно требуют.
— И правильно, что не зарегистрировано. Шараева — это Ларисина фамилия. Она ее себе оставила, чтоб азербайджанскую не брать. А мужа — Фархадов, Тимур. Отец у него, между прочим, знаменитейший по Сибири нефтяник… Да иду, иду!
И Ознобихин исчез в недрах приемной, оставив Коломнина в наиполнейшем обалдении.
Выйдя на улицу, Коломнин с удивлением обнаружил, что давно стемнело: суматошный рабочий день растаял незаметно, как сахар в кипятке. С легким ознобом припомнил о предстоящем неизбежном разговоре с сыном. Теперь он был благодарен Панчееву, удержавшему его от первого, чисто эмоционального порыва. Такой разговор требует мудрой сдержанности. Конечно, Димка был близок к тому, чтобы всерьез оступиться, — ведь фактически речь идет о взятке. Но — лишь близок. Главное — не набрасываться сразу, не загонять парня в безысходность. Нужно только суметь найти и нужный тон, и нужные слова. Чтоб разговор этот остался один. Последний и — навсегда.
И еще, чего жаждал он почти подсознательно, — чтобы дома не оказалось жены. Всякая попытка поговорить при ней с кем-то из детей оканчивалась ее неизменным вмешательством — причем в любой разговор она буквально врезалась и — гнала волну, как разогнавшаяся моторка меж тихими весельными лодками. Так что даже спокойная вроде беседа преображалась, покрываясь бурунами, — предвестниками близкой бури. Бурей, то есть общим скандалом — с вскриками и взаимными обвинениями, за которыми терялось все доброе, — обычно и заканчивалось.
Увы! Жена была дома. И, более того, по скорбной усмешке, с какой оглядела она появившегося мужа, стало ясно: она уже все знает. И она имеет мнение.
— Дмитрий дома?
— А где ж ему теперь(!) быть? — демонстративно повернувшись, жена вернулась на кухню, оставив впрочем дверь неприкрытой.
Сын оказался в гостиной. Нахохлившись, забился он в глубокое кресло под торшером, с нераскрытой книгой на коленях.
— Кажется, нам пора поговорить, — строго произнес Коломнин, еще раз давая себе слово быть сдержанным.
— О чем?! — сын не отвел глаза. Напротив, прямо посмотрел на отца. И какая же волна неприязни и несдерживаемой обиды окатила Коломнина. Его невольно перетряхнуло.
— Ты что, Дмитрий?!
— Он еще спрашивает что? — послышалось сзади. — Постыдился бы. Ребенок первые самостоятельные деньги заработал. А родной папочка отобрал.
— Да иди ты отсюда к черту! — заорал Дмитрий на мать, срываясь на фальцет. — Предупреждал же, чтоб не лезла.
— Димка! На мать-то! — предостерег Коломнин, хоть самого нестерпимо подмывало ухватить ее за локоть и вышвырнуть из комнаты.
— Да пошла она! Тоже достала. Во вы у меня где оба! — Дмитрий подбежал к матери и сделал то, о чем мечтал сам Коломнин, — решительно вытеснил в коридор и захлопнул дверь. Обернулся к оторопевшему отцу. — Скажи, что я тебе сделал? Только скажи! За что ты меня ненавидишь?!
— Я?! — Коломнину начало казаться, что происходит это во сне. — Я — тебя?! Да ты о чем, Димка?
— С четырнадцати лет ты меня гнобишь своим высоколобым презрением: не то делаю, не там учусь, не о том думаю! Я уж и забыл, когда видел что-то, кроме твоего вечного презрения! Но теперь-то за что! Это мои деньги. Я их заработал! Понимаешь ты? Я — сам.
— Вообще-то заработал — это несколько иное. А когда ты на имени банка спекулируешь…
— О-о! — сын завыл. — Опять за свое! Да что ж ты действительно такой тупой?! — Дмитрий, я пытаюсь поговорить по-доброму, но ведь могу…
— Чхал я на то, что ты можешь! Не застращаешь. Банк! Служение! Достал! Да разуй зенки! Все в банке гребут под себя. Делают деньги. Где могут и как могут!
— Полагаю, все— таки — не все.
— Не все! Ты — нет. Вбили в тебя в твоем МНДВ
— Не забывай, это я тебя все-таки в банк привел.
— Ты! Все ты, — согласился сын. — Вот это и есть главное. Испугался, как бы твое имечко не замарали.
— Наше имя!
— Да нет, твое! Потому что я твоими благодеяниями сыт по горло и завтра же подам заявление об уходе. Так что не извольте беспокоиться! На вас и тень не упадет. И вообще, — он поколебался. Даже передумал было, но все-таки, хоть и тихо, закончил. — Не хочу с тобой больше ничего общего иметь.
— Даже так? — выдавил Коломнин. Он понимал, что надо что-то делать. Объясниться. Попытаться убедить. Но не было сил ни на уговоры, ни на крики. — Как знаешь. Далеко, похоже, зашло. Скажи только, зачем тебе эти деньги понадобились? Вот так, разом. Разве мы тебе в чем-то отказывали?..
— А вот затем. На квартиру, к примеру, собрать хотел, понимаешь? Чтоб… лиц ваших с матерью не видеть.
