— Выдающийся, — ответил он.
— Я тоже так думаю, — сказала я.
А потом подняла руку, остановила такси и поехала домой.
Я сидела в такси, и рядом со мной на сиденье лежала коробка с моими вещами. Мне было хорошо. Генри оказался приятным развлечением. Подобно восхитительным сластям, которыми вы лакомились в незнакомом месте, куда, как вам хорошо известно, вы никогда больше не вернетесь. Некоторые люди входят в вашу жизнь, и вы не можете их удержать: просто берете от них то, что они могут предложить, и стараетесь дать им что-нибудь взамен. Может быть, это и называется взрослением, подумала я. Не цепляться изо всех сил за вещи. Пусть даже это моя работа. Я почувствовала, что освобождаюсь и от нее. Это было хорошо, потому что работы у меня больше не было. Я найду себе другую. А теперь, когда Том вернулся домой, все начало вставать на свои места. Я выглянула из окна. Самодовольно улыбнулась. «Выдающийся».
Потом перевела взгляд на коробку рядом с собой. Сверху лежал настольный календарь, и странички его дрожали от сквозняка, врывавшегося в окно, открытое со стороны водителя. «Сколько же прошло времени с той злополучной вечеринки?» — задумалась я. Протянула руку и перевернула несколько страничек. Чуть больше трех недель. Я была поражена. Мне казалось, что с тех пор минуло никак не меньше двух лет. Я начала медленно перелистывать страницы, оживляя в памяти события прошедших дней. Перед моим мысленным взором живо предстали порнографические эпизоды с Генри. Я покраснела и прикрыла глаза.
Потом открыла их. Крепко зажмурилась. Схватила календарь и начала судорожно переворачивать страницы обратно. К вечеринке. Еще дальше назад. Наконец я увидела ее, в правом нижнем углу одной из страничек.
Маленькая буква «х».
Я посмотрела на дату на странице с буковкой «х». Потом пересчитала недели на пальцах. Пять пальцев. Целых пять недель!
На меня волной нахлынула тошнота, по коже побежали мурашки, она стала холодной и влажной. Меня охватила паника. Я вцепилась в подлокотник, чтобы успокоиться. Дыши глубже, скомандовала я себе. Это ничего не значит. Это может ничего не означать. Я пыталась успокоиться, затеяв сама с собой внутренний диалог, но где-то в глубине моего сознания звучал другой голос, властный и повелительный. Он без обиняков сообщил мне, что я беременна.
— Эй, леди, — окликнул меня водитель.
Я подняла голову. Такси стояло перед домом. Я знала, что Том наверху, смотрит соревнования по гольфу. Совершенно буднично. Как будто в моем лоне не происходит ничего выдающегося.
— М-м, есть еще вторая остановка. Здесь нет ничего особенного. Я просто хотела проехать мимо, — болтала я и не могла остановиться. — Я думала, что здесь может оказаться моя подруга, но ее нет…
— Как скажете, — произнес водитель, и я дала ему новый адрес.
Я откинулась на спинку сиденья и принялась вновь судорожно перелистывать календарь, пытаясь припомнить то, о чем не вспоминала начиная с восьмого класса, с занятий по здоровью. Например, когда должна произойти овуляция. На двенадцатый день после прекращения последнего менструального цикла? Или считать следует от начала последнего менструального цикла? А может, на шестнадцатый день? Я поняла, что не имею об этом ни малейшего понятия. А после этого сколько дней яйцеклетка сохраняет способность к оплодотворению? Три, может быть? Пять? Меня прошиб пот. Я представила свои внутренности в виде большой выгребной ямы, полной сперматозоидов, которые сумели проникнуть сквозь различные оборонительные сооружения, возведенные против них, сперматозоидов, которые бурлили вокруг целые дни, может даже недели, образуя свою собственную экосистему, пока наконец мое лоно не превратилось в гигантский снежно-белый шар инородного генетического материала, и единственная ничего не подозревающая яйцеклетка плавала в нем, как воздушный шарик на стадионе, заполненном конфетти. Я попыталась вспомнить точную дату, когда я занималась сексом. Я стала загибать уголки разных страниц. Четыре раза в двух отдельных случаях. «Как считать второй раз, после полуночи? Он произошел на следующий день?» — в панике размышляла я. Потому что это очень много страниц с загнутыми уголками. Я сидела в такси, глядя на странички календаря с «собачьими ушками» и постепенно осознавала весь ужас своего положения.
Я не знала, чей это ребенок.
Я не знала, чей это ребенок! Это мог быть ребенок Тома, а мог быть и ребенок Генри! Вероятно, все- таки Генри, но мог быть и Тома! А ведь они даже не похожи друг на друга! У Тома светлые волосы, а у Генри — каштановые. У меня участилось дыхание. Я попыталась вспомнить, что говорил Том о цвете глаз наших детей. Что-то о том, что он знает, какого цвета они должны быть. Боже, у Тома глаза голубые, а у Генри — карие! Я пропала!
Такси свернуло на улицу, где жила Корделия, и остановилось перед ее домом. Я протянула водителю смятую двадцатку через переднее сиденье и, ожидая сдачи, обхватила себя руками и прижала локти к грудям. Они были чувствительными и болезненными. Болезненными!
— Вот, пожалуйста, — сказал водитель. Он протянул мне сдачу.
Я вошла в многоэтажку, где жила Корделия, кивнула Энрике, швейцару, и он в ответ помахал мне рукой. Вошла в лифт и нажала кнопку одиннадцатого этажа.
В лифте я была одна. Стыд окутал меня как непроницаемая мантия. «Когда я успела превратиться в шлюху?» — спросила я себя. Что произошло? Что я сделала неправильно? Как я могла решить, что мое поведение можно назвать приемлемым? Я жила с мужчиной, который не был моим мужем, я спала с парнем, которого знала меньше недели, причем на первом же свидании. Которое вовсе не было свиданием, если уж на то пошло. Этот парень после работы пригласил меня на ужин. По счету мы заплатили пополам. С таким же успехом я могла поместить объявление на последней странице нашей газеты и попросить его оставить деньги на комоде, когда он соберется уходить. Я смотрела, как поочередно загораются номера этажей, и глаза мои наполнялись слезами. Ну что ж, Алисон, сказала я себе, ты пожинаешь то, что посеяла. Ты посеяла распутное поведение, а теперь тебе предстоит пожинать плоды в виде нежеланного ребенка, чье отцовство установить невозможно.
Двери лифта открылись. Я прошла по длинному, скудно освещенному коридору и нажала кнопку звонка Корделии.
— Что случилось? — спросила Корделия, увидев мое лицо.
— Я беременна, — сказала я и расплакалась.
Корделия спокойно кивнула головой и впустила меня внутрь. Я сбросила свое пальто на стул и повалилась ничком на диван.
— Я убью себя, — выдавила я.
— Ты сделала тест? — невыразительным голосом поинтересовалась она.
— Ты же знаешь, как говорит Бонни. Каждый раз, когда она беременна, она это знает, — сказала я. — Так вот, я знаю.
Корделия прошла на крохотную кухоньку и достала бутылку водки «Абсолют» из холодильника. А потом щедрой рукой налила нам обеим выпить.
— Пей, — сказала она.
Я села и отрицательно покачала головой.
— Ребенок, — сказала я.
Корделия выразительно закатила глаза.
— Что?
— Ты помнишь, сколько раз мы с тобой разговаривали на эту тему, Алисон?
— Не один раз.
— Намного больше, чем просто не один раз.
— И я никогда не оказывалась беременной, — сказала я.
— И ты никогда не оказывалась беременной.
— Никогда.
— Ты никогда не была беременна. Ты накручиваешь себя, впадаешь в истерику, но до сих пор ты ни разу не была беременна.
