людях.
? Непременно, ? пообещал Николас.
Он не извинялся и ни о чем не просил. Возможно, поэтому взор хатун смягчился.
? Если ни к чему не стремишься, то и не потерпишь неудачи. Это пройдет. Если бы я и другие подобные мне не оценили твоих достоинств, мы не сделали бы того, что сделали. Ты вернешься домой богачом и положишь к ногам жены нечто большее, нежели любые сокровища: свое уважение и преданность. Я завидую ей. А теперь ступай.
Они двинулись на юг, а затем, при первой же возможности повернули обратно в Трапезунд, туда, где ждал их Асторре. Долгое время они ехали молча, пока Тоби не спросил:
? Катерина?
? Ах да, я и позабыл, ? отозвался Николас. ? Нужно было предложить ее султану. Держу пари, она перепугала бы его до смерти.
После этого умудренный опытом Тоби наконец оставил его в покое.
Глава тридцать девятая
Отец Годскалк провожал Николаса и Тоби в лагерь великого визиря без особой надежды на их возвращение. Время шло, и он уже почти перестал их ждать. В сотне миль к западу Юлиус должен был во вторник отплыть из Керасуса. Это означало, что суббота ? последний день, когда они с Асторре могли выбраться со своими спутниками из Трапезунда. Когда пятница миновала без всяких известий, он окончательно решил, что Тоби с Николасом погибли.
Если те же мысли мелькали у Асторре, то он был слишком занят, чтобы тревожиться понапрасну. К тому же наемник слишком привык к тяготам войны и ее потерям. Больше священнику не с кем было разделить свои опасения, и потому он держал их при себе. В городе все, включая императора, полагали, что Николас вновь слег с лихорадкой, а Тоби ? ухаживает за ним.
И вот, наконец, когда в пятницу поздно вечером они оба вернулись домой, изможденные, грязные и молчаливые, капеллан окончательно утратил самообладание. Пришлось Лоппе встречать гостей, ухаживать за ними и напоминать, что разговоры могут и подождать. Однако, время было на исходе, и все это прекрасно сознавали. Первым заговорил Николас: он рассказал о том, что скоро город будет сдан; а Тоби отвел Годскалка в сторону и поведал ему об убийстве Дориа. Священник молча выслушал его.
Затем настало время без промедления покидать дом. Даже со стороны Асторре они не встретили никакого сопротивления. Он сумрачно выслушал историю о слабости и предательстве, а затем, поднявшись, переломил об колено командирский жезл, который даровал ему император. Обломки с грохотом посыпались на пол.
? Я не служу туркам и не служу трусам! ? воскликнул он.
? Сражения не будет, ? заверил его Николас. ? Неприятель займет столицу, и тогда и тебя, и твоих людей ждет гибель. Если бы ты стал спорить со мной, я готов был отрезать тебе ногу…
Асторре встрепенулся.
? Но ведь после Эрзерума речь шла совсем не об этом. У нас тогда был выбор.
? У тебя не было, ? возразил бывший подмастерье. ? Я лишь сделал вид, чтобы ты мне поверил.
Затем каждый занялся своими делами, не видя впереди ничего, кроме самых насущных текущих задач. Оставалась последняя формальность, и не тратя времени понапрасну, они нанесли последний визит во дворец. Как и в самый первый день, Николас вел их, но теперь с ним рядом шел Годскалк, а Асторре со своими людьми сопровождал их обоих, яростно чеканя шаг и каждым жестом выражая свое негодование.
Во дворце они не встретили ни Амируцеса, ни мальчиков, ни женщин. На аудиенции присутствовали лишь мужчины, тщетно пытавшиеся скрыть свой страх за натянутыми улыбками. Мерзкий запах страха исходил отовсюду, перекрывая аромат плодов, мускуса и благовоний. Страх появлялся во всем: в упакованных сундуках, в торопливых движениях, в перешептываниях.
Годскалк видел, что это предвещает конец всякого порядка, сопутствующий сдаче: дурно приготовленная еда из опустевших кухонь, мятые одежды в руках усталых слуг, испуганные дети, которыми некому заняться, смущенные молитвы церковников, метания сановников между старыми и новыми хозяевами и мелкие пропажи: кубков, блюд, икон, поделок из слоновой кости. А снаружи ? давление всеобщей злобы, страха, отчаяния от позабытого своими правителями народа Трапезунда, запертого в стенах, которые они собирались защищать с такой радостью и отвагой.
Но сейчас нужно было думать лишь о насущных задачах. Время споров давно прошло.
Император принял их в державных одеждах и выглядел в точности так же величественно, как и всегда. Лишь теперь, в полном свете его истинных деяний, становилось ясно, насколько он неестественен и бесполезен, ? в точности, как эти фрески вокруг него. Заметив, что ни Николас, ни Годскалк не собираются падать перед ним ниц, он нахмурился, но вслух никак не высказал недовольства. Он размеренно произнес по-гречески необходимые слова: дабы спасти жизни людей, он решил пожертвовать собственным благополучием и открыть ворота. Султан Мехмет, как просвещенный человек, обещал мудрое правление и свободу вероисповедания, какую он уже даровал грекам в Константинополе. Однако, разумеется, больше не было никакой нужды держать в городе вооруженный отряд консула. Он благодарил их за услуги и с почестями освобождал от завершения контракта. Особым указом они были избавлены от всех дальнейших обязательств.
Послание было передано Николасу, а внимание императора уже привлекло что-то другое. Наверняка такое равнодушие не было наигранным.
Чужеземные торговцы ничего не значили для него, однако Николас спросил все же, остались ли в городе семьи католиков, и добился от императора разрешения всем им покинуть город, хотя было общеизвестно, что султан не применяет никаких мер по отношению к торговцам, если те не оказывают вооруженного сопротивления.
О смерти генуэзского консула император также был наслышан. Он дозволил шкиперу Кракбену увезти на своем корабле всех генуэзцев, которые пожелают на время покинуть Трапезунд. Басилевс не сомневался, что это должно удовлетворить мессера Никколо. Он позволил ему и отцу Годскалку при прощании лишь поклониться, не целуя ему ноги, и каждому пожелал преподнести небольшой личный дар, ? от чего те вежливо отказались.
? Надо было взять, ? заметил Тоби, когда они рассказали ему об этом. ? Мог бы затолкать его какому-нибудь турку в глотку.
Это был единственный комментарий к происшедшему. На большее просто не хватило времени. Заполучив все снасти парусника, они приказали отвезти их в дом генуэзцев, где их ожидал бывший шкипер Дориа Кракбен, который охотно согласился объединить силы и вместе выйти в море. Он также знал о гибели своего нанимателя, но не слишком оплакивал его. Похоже, они с Асторре были одного поля ягоды…
Именно он увидел основную сложность в их плане. Парусник стоял на якоре в море, а пассажиры и груз находились в городе. Как предлагает флорентийский консул объединить одно с другим, если между ними ? берег, занятый турками?
? А мы и сами станем турками, ? заявил ему Николас. ? Все просто. Нужны только большие черные усы и репутация просвещенного, справедливого человека.
Кракбен заухмылялся, но тут же улыбка сползла с его лица.
? Это не шутка, ? подтвердил Николас. ? Мы переоденемся турками и сделаем вид, что нас послал султан. У нас приказ оснастить генуэзский парусник и отплыть на нем в Галлиполи.
? Это не сработает, ? заявил Кракбен.
? Почему же? ? возразил Николас. ? Ты взгляни за стену. Они там все перепились, бьют в барабаны, празднуют победу. Им сообщили о сдаче Трапезунда.
? Все равно не сработает, ? повторил шкипер. ? Как насчет турецких нарядов?
? Ну, это будет проще всего…
