убивать.
? Так кто же тогда убил Пагано? ? спросила Катерина.
? Кто-то во вражеском лагере. Слуга Махмуда-паши. Он надеялся доставить удовольствие великому визирю… Катерина, ты не одна. У тебя нет на свете лучшего друга, чем твой отчим.
Прикусив губу, она уселась на постели.
? А где оружие?
Ответил священник не сразу, и это ее раздосадовало.
? Здесь, в цитадели, ? сказал он наконец. ? Николас передал его гарнизону крепости.
Катерина уставилась на священника.
? Тогда я должна немедленно с ним поговорить. Оружие принадлежит мне. Парусник также принадлежит мне. Николас не имеет права им распоряжаться. Кто он вообще такой?
? Он человек, который спас тебя из Трапезунда, ? заявил капеллан ее матери. ? И ты не станешь ни говорить с ним, ни мешать ему в том, что он делает. Встань. Я же велел тебе встать. Мне нужно кое-что тебе сказать.
Она стояла и слушала, краснея и трясясь от злости из-за всех этих жестоких слов: насчет неуважения к матери, эгоизма и того, что он называл «детской страстью к чувственным удовольствиям». Тут уж Катерина слушать прекратила. Он был ханжа и грубиян. Глупый священник из монастыря, который умер бы от зависти, если бы только узнал, если бы только мог вообразить, что способны делать вместе мужчина и женщина… что они делают вновь и вновь, едва лишь останутся наедине… И тут Катерина осознала свою потерю, истерические рыдания начали раздирать ей грудь, и она рухнула на постель с закрытыми глазами, и слезы потекли по лицу, и тогда священник обнял ее, и прижал к себе, и что-то шептал, пока она не успокоилась.
По всему Керасусу уже знали о том, что совершил Николас. Его самого поймать не мог никто: он был то на вершине холма с Асторре и разговаривал с губернатором и с офицерами гарнизона, то на острове, где общался с Джоном и с монахами, то проверял груз вместе с Юлиусом и Пату, то на паруснике с Кракбеном, следя за погрузкой. Говорили, что он купил лошадей и теперь сооружает для них стойла в трюме. Когда они рассказали о судьбе, постигшей верблюда, он лишь задал пару вопросов, а затем сменил тему. После этого вместе с писцами он начал проверять провиант: животных, галеты, воду, фрукты и живую птицу, а также порох и снаряды. Ткани на складе он разглядывал целый час. Галеру за это время уже успели спустить на воду. Очень скоро мужчины, женщины и дети должны были отправиться в путь.
От Тоби и Годскалка Юлиус узнал обо всем, что случилось за последнее время. Пережитые события оставили свою мету и на лицах лекаря со священником, ? возможно, то были следы месячной осады или неких иных переживаний. Когда они рассказали, как им удалось сбежать, Юлиус сперва не поверил собственным ушам.
? Но как же вы сумели переодеться в турков?
? Я думал, Николас тебе рассказал. В тех тюках, которые мулы привезли из Эрзерума, была одежда.
? Он говорил о тканях, ? промолвил Юлиус. ? Сложенных, чтобы они были похожи на шелк-сырец. ? Он не скрывал изумления. ? Это старуха все устроила? Наверняка она знала, что во время осады только так можно переправить людей, под видом отряда, якобы отряженного султаном для отправки захваченного корабля в Стамбул. Гений. Просто гений! Никто и не осмелился бы задавать вопросов.
? Ну, не все прошло так гладко, ? промолвил Годскалк. ? Но большинство семей мы вывезли. Венецианский бальи решил остаться, а также многие генуэзцы. Зато с нами отправились моряки с парусника и почти все женщины и дети.
? А Параскевас? ? поинтересовался Джон Легрант.
? Ему дали шанс, но он отказался.
? А прочие трапезундские греки? ? Шотландец был настойчивым человеком.
? Что там насчет греков? ? поинтересовался Николас, забегая в комнату. Юлиус с интересом обернулся к нему. Этот новый Николас, каким-то чудом объявившийся в Керасусе прямо с борта «Дориа», мало чем походил на человека, с которым он расстался в мае по дороге из Эрзерума, и стряпчему не терпелось выяснить, чего же коснулись эти перемены. Сейчас он с любопытством наблюдал, как бывший слуга наклоняется через стол к Джону Легранту, держа хлеб и кусок мяса в одной руке.
? Ты оглох?
? Да нет, ничего. Просто спросил… Мне показалось, я видел, что греки сходят с твоего корабля.
? У них друзья в Керасусе. Официально мы никого из них не брали с собой. Но как нам выбирать? Объявить лотерею?
Он стоял, опершись плечом о стену и глядя на шотландца, по-прежнему с куском хлеба в руке.
? Ты мог бы заработать неплохие деньги, ? заявил тот. ? Если бы мы не сняли с корабля оснастку, к этому времени Дориа уже мог бы перевезти в Каффу массу народа.
? Мне казалось, ты был против, ? заметил Николас.
? Да, я и сейчас против. Если бы ты отправился в Каффу, то застрял бы в Крыму на всю зиму, а может, и на многие годы. Татары, генуэзцы, ужасная погода… Тоби бы это не понравилось. И у тебя не хватило бы места для груза.
? Именно это меня и тревожило больше всего, ? подтвердил фламандец. ? С другой стороны, греки ? такие же люди, как и все остальные, и нужно думать о подобных вещах, или, по крайней мере, делать вид, что думаешь о них, когда рядом Годскалк.
? Ты бросил монетку, ? предположил Джон Легрант.
Юлиус поежился в кресле.
? Угадал, ? кивнул Николас, Они с Легрантом какое-то время мерялись взглядами. ? Может, ты бы загрузил на корабль всех, кого счел бы достойными, выбрал бы самых богатых или самых слабых, или тех, кто пережил бы побоище, которое неминуемо разразилось бы после того, как ты объявил бы о своем отплытии… Я решил по-другому. Знаешь, за что продался император, наместник Христа на земле, служитель воплощенного Бога? Его дочь Анна, дом в турецком Адрианополе и годовой доход в триста тысяч серебряных монет. Конечно, можно сказать, что те, кто поддерживают такого императора, заслуживают такого императора, ? иначе они восстали бы против него. А если нет ? то пусть тонут во всеобщем крушении.
? Адрианополь, ? повторил шкипер. ? Я бы ни за что не выбрал Адрианополь. Слишком близко от новых владельцев. Если бы кто-то выкупил мою компанию, я уехал бы как можно дальше, чтобы не было соперничества.
Николас покачал головой.
? Не думаю, что он захочет еще раз попробовать себя в роли императора, так что соперничества не ожидается. ? Напряжение внезапно отпустило. ? Ты сукин сын, ? заявил фламандец Легранту.
? Я это уже слышал. Так о чем ты там говорил?
Николас еще немного постоял у стены, а затем подошел и уселся за стол, по-прежнему держа в руках мясо и хлеб.
? Мы пытались их взять. Они не захотели. Мы ведь католики. Каффа принадлежит Генуе. Они предпочли иметь дело с турками.
Юлиус почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, и поймал на себе внимательный взгляд Годскалка. Тоби хмурился.
? Вот вам и флорентийский собор, и единение церквей, ? проронил Джон. ? Как же я рад, что был все это время в Керасусе, и мне не нужно было каждый день искать ответы на эти проклятые вопросы, от которых может пропасть всякий аппетит. Если не хочешь есть, я возьму твой хлеб.
? Сам ищи себе свой чертов хлеб, ? отрезал Николас и принялся за еду.
После он опять стал почти прежним, и у Юлиуса появилась надежда на вполне сносное путешествие, если только удастся миновать пушки в Босфоре, пушки в Константинополе, пушки в Галлиполи и продержаться на собственных припасах до Модона. Тогда в Венеции они смогут быть к октябрю. Ну, к середине октября… О недавнем разговоре Юлиус больше не вспоминал. Хотя он провел в обществе Джона Легранта целых три месяца, но по-прежнему совершенно не понимал этого человека.
