друзей и супругу. Тем не менее, у меня есть причины для волнения. Насколько мне известно, основные доходы от соглашения по квасцам поступают на счет Николаса в Венеции, и эта сумма будет расти год от года. Разумеется, до той поры, пока кто-нибудь другой не обнаружит эти залежи, и тогда Венеция прекратит платить вам за молчание.
Грегорио с невозмутимым видом продолжал потягивать вино. Конечно, все как обычно, свелось к квасцам… Белый порошок, без которого невозможно красить ткань… До той поры, пока Оттоманская империя не даровала Венеции франшизу, Генуя держала мировую монополию на первоклассные квасцы. Затем кампания Шаретти обнаружила залежи этого минерала в папских владениях и продала эту информацию Венеции в обмен на их молчание. Венеции, заклятому врагу Генуэзской Республики…
Уставившись в свой бокал, Грегорио гадал, каков истинный смысл речей Адорне. «Скажи мне, где расположены залежи квасцов, и я признаюсь, кто стоит за Пагано Дориа»? Или, возможно: «Мы хотим получать более дешевые квасцы, иначе мы отправимся к папе и подскажем ему, где искать месторождение. На деньги от этой находки он может отвоевать Константинополь…»
Стряпчий промолчал, но Адорне заговорил сам, как будто прочел его тайные мысли.
? Должен признать, я немного завидую Николасу, который благодаря своим талантам немало обогатит и компанию Шаретти, и венецианцев с флорентийцами. Брюгге ? наш дом, но родина моя в Генуе, а там сейчас далеко не все ладно. Деньги пригодились бы нам, чтобы купить свободу.
? Но ведь у вас есть дешевые квасцы, ? возразил Грегорио. ? Николас договорился об этом с Генуей. Их посланник, Проспер де Камулио, принял соглашение. Если бы монополию получил папа римский, вы оказались бы в куда худшей ситуации.
Адорне отставил свой бокал в сторону.
? Главное, чтобы Господь был на нашей стороне. ? Внезапно он улыбнулся. ? Ну, разумеется, квасцы ведь есть и в Себинкарахисаре. Все зависит от того, кто вспомнит о них первым: Пагано Дориа или Николас.
Прощаясь с хозяином дома, Грегорио с удивлением обнаружил, что у него подкашиваются ноги. Редко когда в последнее время кто-то мог играть с ним на равных, и тем более переиграть его с такой легкостью.
Сейчас же стряпчий гадал, не мог ли Адорне, прежний союзник Шаретти, теперь принять сторону их противников. Нужно было тщательно взвесить каждое слово и попытаться прийти к каким-то выводам. По крайней мере, во время этого разговора никто не упоминал о лорде Саймоне и о путешествии в Сент-Омер. Грегорио объяснил всем вокруг, что собирается туда по делам и, разумеется, чтобы встретиться с посланцем из Трапезунда.
? Так он вас еще не навещал? ? поинтересовался Адорне. ? Разумеется, вам следует познакомиться с Алигьери. И, раз уж мы заговорили о нем, то зайдите также к Просперу де Камулио. Это очень неглупый человек. Он близко связан с дофином и может быть полезен в делах.
Поблагодарив за совет, Грегорио задумался, зачем Адорне сказал ему об этом. Сам он вовсе не собирался встречаться с де Камулио, поскольку не ожидал услышать от него ничего нового. С делами компании после отъезда Николаса он прекрасно справлялся и сам. Конечно, не добавлял ничего нового, зато оттачивал и усовершенствовал все прежние начинания. Возможно, люди вокруг полагали, что Грегорио слишком дорожит столь неожиданно доставшейся ему властью. Вероятно, именно поэтому никто не стремился помешать встречам малышки Тильды с тем шотландцем. Ведь Тильда была наследницей, подобно Катерине.
Однако Грегорио никогда не упускал из виду, что рано или поздно истинные хозяева компании ? демуазель де Шаретти и Николас, вернутся домой. Он никогда не покушался на то, что не принадлежало ему по праву и, возможно, был одним из немногих, кто в действительности представлял себе, каких высот со временем может достичь Николас. Грегорио не отличался чрезмерной скромностью, однако хорошо знал свое настоящее место.
Они с Адорне до дна осушили сирийский кувшин с вином, и стряпчий убедился, что слухи, ходившие о способностях его собутыльника, оказались чистой правдой. У него самого под конец язык начал здорово заплетаться на сложных словах. Чтобы наказать себя за слабость, он спросил, что означает арабская надпись на кувшине. «Вечная слава, процветание и удача во всех делах», ? так там говорилось. Грегорио высказал пожелание, чтобы слова эти в полной мере относились к хозяину дома.
? Хотя бы до той поры, пока цела эта глина, ? любезно ответил ему Адорне.
А ведь они пользовались этим кувшином каждый день… На подгибающихся ногах, Грегорио, погруженный в задумчивость наконец вернулся восвояси.
Глава двадцать третья
Сент-Омер больше всего напоминал поле боя. Грегорио прибыл туда в пятницу, после вечернего богослужения, в надежде, что к этому времени дороги опустеют, а рыцари уже обустроятся в городе, вместе со своими пажами, слугами, оруженосцами, лошадьми и снаряжением, готовясь к турниру, который должен был состояться во вторник. За две недели до этого сюда прибыл герцогский двор, которому предшествовали семьдесят повозок, влекомые пятью или шестью лошадьми каждая, и груженые предметами мебели и всевозможным багажом. В том же обозе следовали герольды, трубачи, охотничьи псы и ловчие птицы, герцогское вино, книги, специи, драгоценности (пять повозок!) и ванна. Вино, злаки и мясо, чтобы прокормить тысячу гостей и их слуг, уже находились в кладовых.
Но Сент-Омеру требовались ежедневные припасы для толп, прибывающих каждый час через городские ворота: здесь были обычные зрители и зеваки, просители, торговцы, женщины, художники, кузнецы и портные, а также ремесленники, повсюду следовавшие за двором. Эта древняя столица графов Фландрии и Артуа много чего повидала на своем веку, в том числе и королевские свадьбы, и прошлые собрания Ордена Руна. Но сейчас этот опыт мало чем мог помочь. Застряв на дороге вместе с повозками и тачками, лошадьми и крестьянами, нагруженными корзинами, Грегорио глазел на безоблачное синее небо и завидовал ветряным мельницам.
Внутри крепостных стен оказалось еще хуже. Здесь готовились к процессии, и дорога от собора до монастыря святого Бертино была закрыта, а по боковым улицам пройти оказалось почти невозможно. Протискиваясь вперед, стряпчий видел, как выстилают главную дорогу алой тканью. По бокам улицу украшали ленты, гирлянды и щиты. На каждом перекрестке красовались возвышения с геральдическими знаками, где толпились люди, ? одни что-то отчаянно кричали во весь голос, другие нестройно трубили в фанфары. Впрочем, шум стоял такой, что их едва было слышно. Грегорио изо всех сил старался не потерять из виду конюха и мальчишку-слугу, которых взял с собой в путешествие.
Ему бы никогда не удалось найти место для ночлега, если бы не один знакомый из Брюгге, чья тетушка жила в Сент-Омере. Но и так стряпчий подозревал, что спать ему придется на полу в общей комнате, ? и так оно и оказалось. Мальчик с конюхом устроились на конюшне и чувствовали себя там куда комфортнее.
Неожиданно кто-то окликнул стряпчего прямо посреди улицы. Это оказался Проспер де Камулио, миланец, о котором говорил ему Адорне. Подняв голову, Грегорио обнаружил, что тот окликал его с балкона ближайшего дома. Наверняка встреча была совершенно случайной, но балкон выходил на единственную дорогу, по которой Грегорио мог пройти к дому, где его ожидало жилье. Он вполне мог быть не единственным другом человека из Брюгге… Неизвестно, кому еще тот мог рассказать о своей тетушке. Как бы то ни было, сейчас Проспер Скьяфино де Камулио де Медичи, секретарь и посланник герцога Миланского, громогласно окликал его на всю улицу:
? Мессер Грегорио! Мой друг из компании Шаретти! Что вы здесь делаете и где остановились?
Стряпчий поспешил ответить, тщетно пытаясь удержать лошадь на месте. То же самое он говорил и Ансельму Адорне: в город прибыли посланцы с Востока, и он хотел пообщаться с человеком из Трапезунда. Мессер де Камулио с интересом выслушал все это, крикнул в ответ, что надеется вскоре повидать мессера Грегорио и, поклонившись, удалился с балкона. Стряпчий, в свою очередь, с улыбкой помахал ему на
