И этой восхотел неудержимо.112 До той поры я жалок и далекОт бога был, неизмеримо жадный,И казнь, как видишь, на себя навлек.115 Здесь явлен образ жадности наглядныйВот в этих душах, что окрест лежат;На всей горе нет муки столь нещадной.118 Как там подняться не хотел наш взглядК высотам, устремляемый к земному,Так здесь возмездьем он к земле прижат.121 Как жадность там порыв любви к благомуГасила в нас и не влекла к делам,[918]Так здесь возмездье, хоть и по-иному,124 Стопы и руки связывает нам,И мы простерты будем без движенья,Пока угодно правым небесам».127 Став на колени из благоговенья,Я начал речь, но и по слуху онЗаметил этот признак уваженья130 И молвил: «Почему ты так склонен?»И я в ответ: «Таков ваш сан великий,Что совестью я, стоя, уязвлен».133 «Брат, встань! — ответил этот дух безликий. —Ошибся ты: со всеми и с тобойЯ сослужитель одного владыки.136 Тому, кто звук Евангелья святой,Гласящий «Neque nubent»,[919] разумеет,Понятно будет сказанное мной.139 Теперь иди; мне скорбь моя довлеет;Ты мне мешаешь слезы лить, стеня,В которых то, что говорил ты, зреет.[920]142 Есть добрая Аладжа[921] у меня,Племянница, — и только бы дурногоВ ней не посеяла моя родня!145 Там у меня нет никого другого».ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ1 Пред лучшей волей[922] силы воли хрупки;Ему в угоду, в неугоду мне,Я погруженной не насытил губки.[923]4 Я двинулся; и вождь мой, в тишине,Свободными местами шел под кручей,Как вдоль бойниц проходят по стене;7 Те, у кого из глаз слезой горючейСочится зло, заполнившее свет,[924]Лежат кнаруже слишком плотной кучей.10 Будь проклята, волчица древних лет,В чьем ненасытном голоде все тонетИ яростней которой зверя нет![925]13 О небеса, чей ход иными понят,Как полновластный над судьбой земли,Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?16 Мы скудным шагом медленно брели,Внимая теням, скорбно и усталоРыдавшим и томившимся в пыли;19 Как вдруг вблизи «Мария!» прозвучало,И так тоска казалась тяжела,Как если бы то женщина рожала;
