— Вашу мать!
— О! Джесс…
Я отшатнулась, и на этот раз он обнял меня. Мне было позволено приникнуть к его груди. Пот с его лица капал мне на щеки, и я слышала биение его сердца.
— Вы не любите меня?
— Нет, Луиза.
— Вы предпочитаете вчерашнюю особу?
— Отнюдь!
— Тогда зачем вы привезли ее сюда?
— Чтобы забыться… Мужчины уж так устроены, Луиза. Много интрижек, а любовь всего одна.
— И кто ваша любовь, Тельма?
— Да.
Я никогда бы в это не поверила. Джесс, влюбленный в свою жену! А ведь так хладнокровно перенес ее гибель. Я не знала, что сказать. Я видела, что он искренен, жалеет меня и тяготится этой сценой.
— Что со мной будет? — пролепетала я.
Все было кончено. «Остров» уже погружался в сажу Леопольдвиля. Я чуяла запах завода Риделя, передо мной замаячил телевизор Артура и бисерный абажур в кухне, под которым мама, шевеля заячьей губой, пересчитывала кусочки сахара, чтобы узнать сколько их в килограмме.
В тот день, когда я появилась здесь, Джесс уверял меня, что мои семнадцать лет стоят сорок миллионов долларов; сейчас я была готова уступить их по дешевке, даже отдать задаром.
— Месье Руленд, что мне теперь делать?
— Вы еще так молоды!
Ну так и есть! Сколько раз я уже слышала этот припев!
Я молода, согласна. А что дальше? Не в этом ли настоящая драма? Обладать молодостью и не знать, что с ней делать? Молодостью, которой суждено хиреть под грязным небом заштатного городишки! Молодостью, которой однажды вечером воспользовался любимый мужчина… по слабости и от которой он отказывается на следующее утро.
Сожженный пеньюар, разбитый проигрыватель криком кричали о моей катастрофе.
— Что до моей молодости, месье Руленд, суньте и ее в топку, раз уж на то пошло!
— Пойдемте наверх! — сказал он.
Последний раз проворчав, огонь начал угасать. Я последовала за Джессом. Солнце между тем взошло, и дневной свет пробивался сквозь щели притворенных ставней. Гостиная, где накануне я испытала сумасшедшее счастье, утопала в фиолетовой тени.
Я смотрела на нее, не узнавая. Невозможно было представить, что я была любовницей Джесса и что все уже в прошлом. Я говорила себе, что если бы провела ночь в его объятиях, он не осмелился бы так вести себя утром. Все могло быть иначе. Только теперь уже слишком поздно.
Слишком поздно!
— Объясните мне, месье Руленд.
— Что?
— Я никак не могу понять вашу любовь к жене!
Он плеснул себе виски. Бутылка все еще стояла на потертом ковре.
— Вы никогда этого не поймете, Луиза.
— Вы думаете?
— Любовь других людей всегда кажется странной…
— Однако мадам многое объяснила мне.
— Что именно?
— Она рассказала о ребенке, которого вы желали и которого она не смогла вам дать. Она говорила, что ваша жизнь вдвоем похожа на прогулку в зимнем лесу.
— Она так говорила?
— Да. Видите ли, что мне трудно понять, так это почему вы держались за нее — пьянчужку, шлюху!
Он буквально бросился на меня и так тряханул, что я ударилась головой о стену.
— Я запрещаю вам! Запрещаю, Луиза!
И он добавил что-то по-английски, охваченный гневом до такой степени, что был не способен выражаться иначе.
— Отпустите меня, месье Руленд! Вы делаете мне больно!
Мой вопль доказал больше, чем что-нибудь иное, что между нами все кончено. Я называла его месье Руленд — не Джесс.
— Я ухожу от вас, — прошептала я. — Вы этого теперь хотите?
Он отрицательно покачал головой, подкупленный моим вновь обретенным спокойствием.
— Нет. Оставайтесь… Я только хочу, чтобы все было, как прежде.
— Чтобы я была прислугой? Только прислугой, да?
— О'кей!
Он поднялся принять душ. И когда час спустя уехал, не попрощавшись, я не была уверена, что когда- нибудь еще увижу его.
Он не появлялся почти двое суток. Поведать вам, что я испытала в ту ночь на «острове», прислушиваясь, не заскрипит ли песок на дорожке под его шагами, невозможно.
По мере того как летели часы, улетучивалось и мое озлобление. Я забыла об утренней сцене и думала только о той безбрежной любви, какой он одарил меня. Он пожалел о своей «слабости» после, но тогда, я отлично это знаю, он испытал то же абсолютное счастье, что и я. Раздумывая над этим, я пришла к заключению, что его ярость в подвале была почти что проявлением любви ко мне. Проведя ночь с Дженнифер, он не впал бы в подобный гнев. Он не тронул бы ни проигрывателя, ни пеньюара, так как интрижка с ней показалась бы ему банальным происшествием. Со мной дело обстояло по-иному. Ничего другого себе в утешение я придумать не могла.
На следующий день в девять утра я позвонила в НАТО, чтобы что-нибудь узнать. Меня отсылали от бюро к бюро до тех пор, пока я не услышала его голос, его дорогой голос.
По телефону акцент его был ощутимее.
— Я слушаю…
— Это вы, месье?
— А, Луиза…
— Извините меня, я хотела только узнать…
Я положила трубку. Он был жив, остальное не было столь важным. Мне было наплевать, если бы даже он провел ночь у этой манерной блондинки. Эта девица стоила одной, может быть, двух ночей, но не больше.
И действительно, к вечеру Джесс вернулся один… к нам, как если бы возвратился после долгого путешествия. Мы рассматривали друг друга взволнованно и очень внимательно, будто стремились оценить, в какой мере оба изменились.
— Хелло, Луиза!
— Да.
— Почему вы бросили трубку утром? Вы рассердились?
— Нет, я была счастлива. Я очень боялась…
— Чего?
— Не знаю. Настоящий страх невозможно объяснить. Что вы хотите на ужин?
— Все равно.
Были открыты консервы. По системе Тельмы. В конце концов, она не была так уж неправа. Вот уже некоторое время я прибегала к запасам в шкафу, это я-то! И снова появились полотенца сомнительной свежести, брошенные на кран душа, расчески, воткнутые в мыло, на мебели скапливалась пыль. Да, в общем, пыль не такая уж плохая вещь. Это грифельная доска времени. Кончиком пальца на этой серой
