— Луиза!
Это была скорее жалоба, чем упрек.
— Ведь вы же убили Тельму, признайтесь!
— Луиза!
Он повысил голос.
— Луиза, вы говорите ужасные вещи!
— И однако это правда.
— Да нет же, нет!
— Да! Вы убили ее, потому что застали в машине с этим седовласым. Она хуже последней подстилки, месье Руленд. Вы знаете что означает по-французски «подстилка»? Это значит «потаскуха». Ваша жена и была такой — настоящей потаскухой. Поэтому вы убили ее. Не удивительно, что не находят того автомобилиста, который поднял шлагбаум! Ведь это вы его подняли! Тельма спала в машине. Вы оставили автомобиль с ней на переезде, а сами забрались на насыпь, чтобы полюбоваться катастрофой!
Эта картина, как живая, стояла у меня перед глазами, и я описывала ее, как вспоминают виденное однажды, внося уточнения, приводя детали… Я уже не впервые с той знаменитой ночи прокручивала мысленно этот «фильм ужасов». Я увидела его во взгляде мадам, пришедшей в сознание в карете скорой помощи. Именно это я услышала бы от нее, не помешай ей смерть.
— Я не знаю, как вам удалось пораниться. Возможно, вы специально этого и не делали, просто вас ударило обломком железа. Как бы то ни было, этот несчастный случай и не случай вовсе, а преступление. Вы убили жену! Вы убили свою жену!
Я вопила, надрывая себе голосовые связки. Во рту был отвратительный привкус крови.
Руленд выскочил из постели и грубо скрутил меня. Я испугалась за свою жизнь и отчаянно отбивалась. Джесс бросил меня на кровать. Я была беззащитна, растянувшись поперек матраца. Джессу было достаточно нажать на мою свесившуюся голову, чтобы сломать мне шею. Я улыбнулась:
— Ну что ж, давайте! Убейте теперь и меня, чтобы заставить замолчать!
Он ослабил хватку, но не отстранился. Янтарного цвета кожа на его груди как бы освещалась полыхавшим внутри его гневом.
— Вы отвратительная маленькая лгунья!
— Вы убили ее!
— Если вы еще раз повторите, я раздавлю вас, как вредное насекомое!
— Вы убили ее!
Он закрыл лицо руками. Сквозь стиснутые пальцы доносились невнятные звуки, английские слова. Я сжалилась:
— Джесс… послушайте, это ничего не меняет в моей любви к вам. Я понимаю, почему вы это сделали. Это останется нашей тайной, которую никто никогда не узнает. Никто!
Слушал ли он меня? Я умолкла. Ветер завывал в саду, расшатывая деревья, а качели испускали жалобные звуки наподобие ржавого флюгера. Его руки бессильно упали.
— Почему вам пришла в голову эта гнусная мысль, Луиза?
Чтобы остаться в выигрыше, мне следовало идти до конца.
— Это вовсе не моя мысль, месье Руленд. Мадам рассказала мне, как все произошло, в карете скорой помощи по дороге в больницу.
— Нет!
— Да!
Джесс направился к комоду, открыл нижний ящик и что-то вынул. Я испугалась, подумав о револьвере. Но это оказалась книга в черном переплете, на котором золотыми буквами было написано: «Библия».
— Вот Библия, на которой я венчался, — серьезно объявил Джесс. — Поклянитесь на этой священной книге, что моя жена действительно обвинила меня перед смертью.
Меня пронизала дрожь с ног до головы. Могла ли я поклясться, что говорила правду? Ведь Тельма мне ничего не сказала, только ее глаза…
— Клянусь!
Он положил Библию на ночной столик. Со стороны эта сцена должна была выглядеть как гротеск. Когда я представляю мужчину в пижаме, просящего голую девушку поклясться на Библии, мне становится стыдно. Меня унижает не собственное клятвопреступление, а ребяческое поведение Джесса в столь драматических обстоятельствах.
— Что именно она вам сказала?
Я нашла гениальный выход. Я выдала ему фразу по-английски. Когда еще при жизни Тельмы я спрашивала, кто из них просил подать кетчуп или горчицу, Тельма произносила что-то вроде «ит'с Джесс».
— Отвечайте, Луиза, что сказала вам моя жена?
Гнев его прошел, и он напоминал сейчас побитую собаку.
— Она сказала: «Ит'с Джесс».
— А дальше?
Значит этого было ему мало, он ждал дополнительного подтверждения обвинения.
— А потом она добавила…
В эту секунду я не знала, что скажу. Но на собирающегося совершить подлость всегда сойдет вдохновение:
— Она добавила по-французски: он хотел моей смерти, он хотел моей смерти!
Я никогда не забуду, что за этим последовало. Джесс громко закричал; с таким звуком падает дерево, отрывающееся от своих корней с последним ударом топора лесоруба. Это был ужасающий вопль. Если вы однажды будете мчаться в автомобиле со скоростью сто километров в час и обнаружите, что отказали тормоза, возможно, вы испустите именно такой вопль.
Все люди, которые умирают и отдают себе в этом отчет, кричат или думают, что кричат, этим страшным криком.
— Месье Руленд!
Он рывком выдернул меня из постели и выкинул из комнаты. Дверь захлопнулась, и я очутилась в темном коридоре. Я попыталась повернуть ручку двери, но на этот раз он запер ее на ключ. Тогда я упала на колени.
Несмотря на наготу, я не чувствовала ночной свежести.
Прижавшись щекой к полу под дверью, я шептала:
— Джесс, не гоните меня… Все это не имеет никакого значения, вы правильно сделали, оставив машину на путях… Она получила то, что заслуживала. Она была потаскуха, Джесс… Самая настоящая потаскуха! Не гоните меня, Джесс. Я буду всегда вас любить. У меня никогда не будет другого мужчины, кроме вас! Никогда!
Он не открыл мне, и я не один еще час говорила с узкой полоской света, проникавшей из-под двери.
Должно быть, я вернулась к себе в комнату, но как и когда — не помню. Я и спала, не ведая этого. Да и можно ли назвать мое состояние сном? Это было скорее забытье переутомившегося от тяжких переживаний мозга.
Но вспоминаю, что я напряженно прислушивалась, пытаясь уловить движения Джесса. Однако до меня доносились только отчаянные порывы ветра в саду.
Когда я пришла в себя, ужас случившегося безжалостно предстал передо мной в сумрачном свете дня. Солнца больше не было. Я знала, что впервые этот дом перестал быть «островом», вновь став неотъемлемой частью серого пейзажа моего печального городка.
Отныне и я превратилась в персонаж картины того художника, что приходил на зады нашего сада рисовать самый удручающий в мире пейзаж.
Скорее всего, мне не надо было говорить Джессу, что я все знала. Конечно, он подстроил этот несчастный случай, в чем я его и обвинила, но пока никто об этом не знал, Джесс не мог чувствовать себя
