но потом новости перегнали стремление Бесс писать аккуратным почерком: все при дворе очень добры, и у нее есть три новых платья. Они с девицами соревновались, чьи волосы длиннее — судьей выступала тетя Бэкингем, — и Сесили победила на три пяди. Король всегда милостиво говорит с ними обоими, хотя королева снова больна и уже две недели не покидает постели. По правде говоря, король танцевал с Бесс дважды за последний вечер и заставил ее пообещать, что они снова будут танцевать в следующую встречу. Могу я устроить так, чтобы ей прислали ее серебряный пояс с бирюзой? Он бы хорошо подошел к ее новому голубому платью. И ее Цицерона тоже, пожалуйста, — кажется, она оставила книгу в спальне. Она не учится так усердно, как я рекомендовала, но пообещала на исповеди исправиться, как только сможет. В следующий раз она пришлет подарки для девочек, если я смогу дать ей несколько шиллингов, потому что все деньги потрачены на игру в карты.
Я во все глаза искала в словах дочери намек на то, что она не видит в Ричарде Глостере законного короля, а в Анне Невилл — его королеву. Писала ли она письмо, учитывая, что его прочтет секретарь Несфилда, или и вправду была довольна? Она заслуживала удовольствий, моя добрая и умная Бесс, — если бы только я могла быть уверена: она знает, что принадлежит ей по праву, и остается верной этому знанию, даже танцуя с узурпатором.
Прислужница все еще покачивала Бриджит, поэтому я попросила ее положить на стол у моего локтя перо, чернила и бумагу, чтобы я могла сама написать Бесс.
Я только начала письмо, когда вошел секретарь Несфилда.
— Вас спрашивает госпожа Петерс. Мой господин разрешил вам ее принять. Вы соблаговолите это сделать?
Мэл!
Моя дражайшая Мэл явилась сюда из Хартвелла!
Она казалась еще круглее из-за плащей и шарфов, в которые замоталась, щеки ее порозовели от мороза. Мэл протопала в комнату, сделала небольшой реверанс, какой позволял ее ревматизм, а когда я ее подняла, мы обнялись. В ее объятиях на один-единственный странный миг я почувствовала себя так, будто у меня нет большей беды, чем ободранная коленка или невыученный урок, и Мэл в силах исправить и то и другое, хотя мои нынешние тревоги и страхи были превыше ее целительной силы. Даже Мэл не обладала подобным искусством.
Она увидела слезы, которые я не в силах была скрыть, и кивком велела прислужнице увести девочек.
— Я приду и побуду с вами какое-то время, милые. А сейчас ступайте.
— А нам можно пойти и посмотреть на зарезанных свиней? — услышала я мольбу Катерины, когда они вышли. — Пожалуйста! Пожалуйста, их уже всех убили, и Анне не надо быть такой плаксой.
— Твой брат, господин Эдуард, был точно таким же, — сказала Мэл, расстегивая одежду и бросая плащ на скамью у окна. — Жаль, что она не станет адмиралом флота, как ее дядя, потому что я ручаюсь — она бы хорошо с этим справилась… — Мэл села рядом со мной. — Как вы держитесь, мадам?
Мне пришлось молча покачать головой, пока я не собралась с силами.
— Довольно хорошо. Бесс и Сесили при дворе, ты знаешь?
— Знаю. Ваш брат сэр Ричард — новый лорд Риверс, следовало бы сказать, — часто бывает в Графтоне, хоть и тайком, так что туда доходят новости. А после почти все становится известно в Хартвелле. Ей хорошо живется, леди Бесс?
— Так она пишет. Хотела бы я знать побольше о том, как она там.
— С ней все будет в порядке. Ваша сестра, госпожа Маргарита — моя леди Эрандел, следовало бы сказать, — будет присматривать за ними. Если не ваши девочки станут сердцем двора, кто же тогда еще. А из того, что я слыхала, двор его светлости Глостера трезвый и благочестивый, как он сам, и его жена тоже.
— Он хочет, чтобы мы так думали. А бедная Анна Невилл смертельно больна. Полагаю, она не создана для такого высокого положения, приобретенного по праву или нет. Уорик сломал ее еще до того, как она вышла замуж. А потом она потеряла своего сына Эдуарда. Но кто знает, что на самом деле представляет собой Ричард Глостер?
— И надежды нет? — вздохнула Мэл.
— Как я могу надеяться? — Огромный комок горя застрял у меня в горле. — И как я могу не надеяться? О Мэл, каждый день я перехожу от надежды к безнадежности до тех пор, пока у меня не становится тяжело в животе. Я боюсь. Теперь мы не в убежище, и, однако, это лучше, потому что я не вижу… я не могу видеть Дикона, как видела его в Вестминстере. А Нед… О Нед…
Мэл заключила меня в объятия и позволила мне выплакаться вволю, не утешая, не успокаивая, — я не плакала с того самого дня, когда поклялась вести себя так, будто мальчики потеряны навсегда.
Я никогда не перестану горевать о своих мальчиках: горе мое бездонно. Но почти с самого дна этой пучины, из глубокого колодца скорби я выкрикиваю:
— Я не могу вспомнить лицо Неда! Или его голос! Или как он улыбался! У меня не осталось ничего, что могло бы мне напомнить о нем. У Энтони все это было, и Энтони его потерял, и Энтони мертв.
Тогда Мэл тоже начинает плакать, потому что Энтони всегда занимал главное место в ее сердце, и две зимы не приглушили ее горя, как не приглушили и мое.
Наконец, слишком устав, чтобы плакать, я полулежала на подушках скамьи, а Мэл сидела, обхватив меня руками, и глядела в огонь.
Когда прислужница вошла с конфетами и сладким вином, я смогла заставить себя поесть, а потом спросила про детей. Мэл никогда еще не видела Бриджит, а остальных знала едва ли лучше, и она привезла для всех подарки.
Дети не посрамили меня, мило поблагодарив Мэл. Потом Анна показала Катерине, как крутить волчок, хотя мне пришлось нахмуриться, прежде чем она сама открыла дешевую книжку с историей святого Мартина, которую привезла ей Мэл. Бриджит погладила маленькую деревянную лошадку и повозку, но потом просто села и смотрела на них, не пытаясь играть.
Спустя некоторое время Мэл подхватила Бриджит на руки и поднесла к окну, чтобы рассмотреть в скудном свете. Потом поцеловала девочку и, опустив перед ее игрушкой, вернулась туда, где сидела я.
— Я живу на этой земле больше шестидесяти лет, — тихо сказала мне Мэл, — но никогда не видела ребенка с такими глазами, как у леди Бриджит, когда она изучает книжку. Вы говорили, она больна?
— Да, хотя дело не в груди или животе. Доктор говорит, у нее шум в сердце. Но она вполне счастлива, всегда смеется. Помнишь приступы ярости, в которые обычно впадал мой бедный Джордж?
— Да. Упокой, Господи, его душу. Он не будет яриться там, где он сейчас. Но леди Бриджит — милое создание, сразу видно, и всегда будет такой. Вы, может, решите, что ей будет лучше со святыми сестрами, когда она станет постарше. Они позаботятся о ней, и святая Бригитта будет ее охранять, как свою, потому что Бриджит и вправду такая, благослови ее Бог. А до того, играя с сестрами, она многому выучится.
— Думаю, я не вынесу потери еще одного ребенка.
— Ты ее не потеряешь, госпожа Иза. Только присматривай за ней получше. Точно так же, как Господь присматривает за всеми, кого хранит.
Я снова плачу, но тихо.
Миновала вечерня, но Несфилд не позволил Мэл пожить вместе с нами.
— Неважно, — говорит Мэл. — У сестер в Вестминстере есть дом для гостей. Племянницу моего главного пахаря как раз недавно взяли туда послушницей. Для отдохнувших лошадей это недолгий путь, и мой слуга знает дорогу.
Мы расстаемся, много раз обещая Небесам и друг другу встретиться снова, настанут для всех нас лучшие времена или нет.
ЧАСТЬ IV
КОНЕЦ
