Ферзю никогда ничего не снилось. Он так прочно стоял на ногах, что не отрывался от земли даже по ночам. Все, о чем он мечтал, он хотел иметь в натуре. И имел. Как, например, Глашку. Та ублажала его в основном орально. Иногда, пока она занималась этим, он ставил ей на голову кружку пива и периодически из нее отхлебывал. Для полного комфорта своего благодетеля Глашке приходилось заплетать волосы в косу и укладывать ее венчиком на темени…
Ферзю нравилось унижать. Он собирался унизить Гришку до нуля высоты, а еще лучше – загнать его на полметра под землю. Единственным человеком, которого помещик хоть в какой-то степени уважал, была Полина, но и Полину он использовал в своих интересах, а рохлю-священника – и подавно.
Сейчас ведьма и поп отправились на болота, и к следующему вечеру Ферзь ожидал приятных известий. Он и не предполагал, что все начнется гораздо раньше и что сюрприз окажется таким НЕОТРАЗИМЫМ.
…Возле большого камина, разукрашенного охотничьими сценками, дрыхли любимцы из своры помещика – русские борзые Бег, Руслан, Горшок, Макдональдс, Паровоз, Шалый, Пентиум, беременная сука Лада, молоденькая Муха и умудренная жизнью Курва со своим полуторамесячным выводком.
Собаки были настолько уродливы, что их уродство приобретало даже некую извращенную привлекательность. Узкие, будто со сплющенными под прессом телами, с выгнутыми дугой спинами и втянутыми до позвоночника животами, они свободно разгуливали по всему дому, как призраки, заглядывали куда вздумается и пользовались привилегиями, немыслимыми для двуногих обитателей поместья. Собаки облюбовали огромный пушистый ковер в спальне хозяина и грелись на нем холодными ночами возле каминного огня. Ферзя не раздражал даже щенячий писк – в отличие от тихого бормотания слуг и дурацких разговоров телохранителей. Зато он мог быть уверенным, что те не спят…
Примерно в четыре утра он проснулся от того, что впервые в жизни ему приснилось… Ему приснился ЗАПАХ. Да, именно так. Не образ, не голоса, не движение, не вкус пива, а запах паленой шерсти. Запах застрял в носоглотке, будто клубок спутанных шерстяных ниток. Волосы росли в ноздрях и забивали рот. Наступало удушье…
Когда Ферзь продрал глаза, в спальне было гораздо темнее, чем он ожидал. Вначале он подумал, что гаснет огонь в камине, но потом сопоставил все: запах, едкий дымок, темную гору за каминной решеткой… и молчание собак.
Его первой реакцией была ярость. Не испуг, нет. УДУШАЮЩАЯ ярость. Он покосился влево, дрожа от превкушения мести – пока еще безадресной. Рыхлое бледное тело Глашки раскинулось на простыне. Слишком вольготно – обычно наложница принимала более скромные позы. Хозяин не выносил развратных баб.
Ферзь разглядел ее мясистые ляжки, пухлый живот, молочно-белые груди, шею… и вот тогда-то он впервые в жизни почувствовал себя лилипутом. Игрушкой в чьих-то руках. Мальчиком для забавы. Одним словом, дерьмом.
Кто-то отрезал Глашке голову. И положил вместо нее на подушку голову русской борзой. Шея к шее. Крови было на удивление мало. В темноте Ферзь даже не очень хорошо различал то место, где собачья шерсть прикрывала человеческую плоть.
Но это было еще не все. Многие предметы в спальне, начиная с шишечек на спинках кровати и заканчивая вазой, были увенчаны насаженными на них собачьими головами. Включая головы щенков. Мертвые глаза блестели, будто свинцовые отливки. А тела… тела были брошены в огонь и тлели там, распространяя тот самый проклятый запах. Вполне вероятно, что голова Глашки тоже попала в камин.
Кто-то собрал внутренности помещика в гигантский кулак, а затем сжал их. Его вывернуло прямо на простыни и знаменитый ковер. Он прополз несколько метров на четвереньках, пока извержение не прекратилось. Потом встал на ноги и, шатаясь, поплелся к выходу.
На него накатывали волны тошноты, ужаса и одуряющей вони. А после – опять ярости, все-таки победившей и вытеснившей остальные чувства. Его сердце чуть не разорвалось. Бег, Горшок, Шалый, Пентиум, Муха, Ладушка… Глашка… Нестерпимо! Нестерпимо!..
Но кто посмел? Кто?!. Если бы проклятый свинарь-хирург не был мертв, помещик знал бы, на ком выместить свое не находящее выхода бешенство. Но разве Ферзь не видел своими глазами, как треснула после удара обухом голова этого идиота? Треснула, будто перезрелый арбуз, и пустила густой красный сок. И разве потом голову не бросили в мусорную яму и не забросали землей?..
Помещик так сильно сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони. Напрасно он оставил без внимания дурацкое происшествие в свинарнике! Он посмеялся, а надо было насторожиться. Уже тогда следовало задуматься над тем, что происходит. Куда делось тело Щетины? Почему пропали руки и ноги? В конце концов, кто-то же должен был пришить свинье человеческую башку – или наоборот?! Теперь, похоже, неизвестный исследователь не утруждал себя пересадкой. Он занялся исключительно расчленением. И где – прямо в господском доме! В господской спальне!!! В господской кровати!!!
Кто бы это ни был, он ответит за все! Брошенный вызов дорого ему обойдется! Ферзь устроит казнь, от которой содрогнутся даже мясники. Чертям станет тошно, и они заблюют преисподнюю!..
Проклятие! Неужели никто ничего не слышал?! В это было невозможно поверить. Ферзю казалось, что каждый его шаг сотрясает дом и что каждую мысль об убитых собаках он проревел вслух, точно недорезанный хряк. Значит, измена?! Ублюдки, ах вы, ублюдки!..
Как ни странно, именно в этот неподходящий момент, когда внутри все было выжжено гневом, а мозг превратился в спекшийся пористый кусок шлака, помещик вдруг вспомнил еще и о трех батраках, убитых неизвестными и найденных пару дней назад возле болот. От людей остались лишь раздробленные скелеты и изуродованные части тел. Волки? Кто слышал о волках, бросающих мясо нетронутым и ломающих жертвам кости? К тому же там не было волчьих следов. Вообще НИКАКИХ следов, за исключением отпечатков сапог тех троих…
Но к дьяволу и свинаря, и батраков! Кто-то нанес Ферзю удар в самое больное место. Плевок достиг цели. Его чувству собственника было нанесено глубочайшее оскорбление. Его хотели унизить, раздавить, поставить под сомнение самое главное – его силу, его безраздельную власть. Кто-то превзошел его в злобе и жестокости. Однако как раз это было поправимо.
Он распахнул дверь спальни. Ввалился в соседнюю комнату, словно бешеный медведь. Все четыре телохранителя вскочили при появлении хозяина. Старший двинулся ему навстречу.
Еще секунду назад Ферзь собирался убить его, вырвать зубами глотку, сожрать печень – но теперь заметил, что у того сна нет ни в одном глазу. Он ограничился пощечиной, после которой двухметровый верзила отлетел от него на несколько шагов.
– Степан! – заорал помещик, переполошив слуг, а заодно и всех ЖИВЫХ собак в округе.
