был большой пакет, из которого он стал извлекать банку с сахарным песком, кипятильник, куски вчерашнего хлеба.
– Вы бы хоть постучали, сэр. – Лена села на кровати, сладко зевнула и потянулась. – Который час?
– Половина девятого. В девять пятнадцать за нами приедет бравый комсомолец, – сообщил Митя, – кофе свой доставай, будем завтракать.
– Эй, а где твоя знаменитая сгущенка? – Ольга выскользнула из-под одеяла и прошлепала босиком в ванную.
– Будет тебе и сгущенка. Только не сейчас. Мы же сегодня вечером уезжаем в Тобольск, а как я, по- твоему, открытую банку упакую?
– Жмот ты, братец-кролик, – сообщила Ольга уже из ванной, с зубной щеткой во рту, – иди тогда в буфет, купи чего-нибудь. Не одним же хлебом завтракать.
– Ладно. Но чтобы к моему приходу обе были умыты, одеты и кофе чтоб сварили. – Митя выставил на стол литровую жестяную кружку.
– Есть, герр генерал! – козырнула Лена.
А Ольга пробормотала из ванной полным зубной пасты ртом:
– Ишь, командир полка, нос до потолка!
В гостиничном буфете на втором этаже народу было мало. Пока буфетчица взвешивала нарезанную колбасу, заворачивала в бумагу вареные яйца и щелкала счетами, Митя смотрел в окно.
Окно выходило на небольшую площадь перед гостиницей. Прямо у входа стояли милицейский «газик» и микроавтобус «скорой». Митя увидел, как два санитара выносят из гостиницы носилки, на которых лежит человек, закрытый простыней до подбородка.
– Случилось что-нибудь? – спросил он сдобную молодую буфетчицу. – Там милиция и «Скорая».
– Случилось, – тяжело вздохнула буфетчица.
И тут Митя заметил, что у нее красные, заплаканные глаза, а на щеках – полосы растекшейся туши.
– Дочку одной нашей горничной нашли сегодня рано утром на пустыре, – тихо всхлипнув, сказала буфетчица, – изнасиловали девочку и убили. За матерью милиция приехала, чтоб везти на опознание, а у нее сердце не выдержало. Вызвали «Скорую», вот, увозят…
– О Господи… – прошептал Митя.
– Девочке, Наташеньке, шестнадцать годков недавно исполнилось. Я ей кулончик подарила финифтевый, сердечко с розочкой, она так радовалась. У нас ведь трудно что-то красивое купить, а девочке хочется. Мы с мамой ее, Клавой-то, дружим еще со школы. Одна она Наташеньку растила, без мужа. – Буфетчица еще раз всхлипнула, вытерла набухшие в глазах слезы рукавом белого халата. – Месяц назад вот такой же был случай. Только девочка детдомовская, пятнадцать лет. А милиция не чешется. Хоть всех детей у нас поубивают, им наплевать.
– Эй, Тамара Васильевна, ты говори, да не заговаривайся, – послышался начальственный мужской голос из буфетного зала.
Митя оглянулся. За столиком сидел вальяжный толстячок в белой рубашке и галстуке и пил чай из стакана в подстаканнике.
– А мне бояться нечего! – подбоченилась Тамара. – Я правду говорю. В городе маньяк орудует, детей убивает, весной похожий случай был. Хоть бы в газетах написали, по радио объявили, чтоб люди детей своих не отпускали от себя ни на шаг! Так нет, молчат, будто ничего не происходит. У тебя, Петрович, тоже, между прочим, две дочки.
– И правильно, что молчат, – авторитетно заявил Петрович, – еще не хватало панику поднимать. Милиция свое дело делает, поймают убийцу, никуда он не денется!
– Как же! – усмехнулась буфетчица. – Поймают! Он сначала всех детей наших погубит…
– Но у тебя-то сын, а не дочка. Тебе-то что волноваться? – Петрович шумно отхлебнул чаю и вытер потную лысину носовым платком.
– Дурак ты, честное слово! – покачала головой буфетчица. – Хоть и инструктор горкома партии, а дурак! Два случая в Тобольске было, тоже девочек изнасиловал какой-то скот и убил, – обратилась она к Мите, – а всем наплевать.
– То есть всего четыре убийства по области? – тихо спросил Митя.
– Теперь четыре. Наташенька Колоскова четвертая. С дискотеки она не вернулась, у них в восьмом ПТУ дискотека вчера была. Клава, мама ее, ждала до двух часов ночи, потом заволновалась, к соседям побежала, у них сын – однокурсник Наташин. Как узнала, что дискотека еще в половине двенадцатого кончилась, сразу в милицию. А там даже заявление принимать не хотели. Мол, два часа – это не срок, мало ли, загуляла ваша дочь с кавалером. А утром рабочие со стройки ее обнаружили…
– Ты что такой смурной? – спросила Ольга, когда Митя вернулся из буфета с кульком еды. – Кофе готов, садись завтракать, через двадцать минут комсомолец заявится.
– Здесь такой кошмар творится… – тихо произнес Митя, достал сигарету из лежавшей на столе пачки и закурил.
– Я тебе покурю натощак! – прикрикнула Ольга, отвесила брату легкий подзатыльник и, вытащив сигарету у него изо рта, загасила. – Ну, что за кошмар?
Митя рассказал все, о чем узнал только что в гостиничном буфете.
Он не успел закончить, как в дверь номера постучали. На пороге стоял комсомолец Володя, все в том же сером костюме со значком на лацкане.
– Доброе утро, Володя, – вежливо поздоровалась с ним Ольга. – Кофе хотите?
– Спасибо, не откажусь, – кивнул комсомолец, – только по-быстрому. Там машина ждет.
Отхлебнув горячего кофе из тонкого гостиничного стакана, он критически оглядел Лену и Ольгу, покачал головой и спросил:
– Вы по-другому одеться можете?
– А что? – удивилась Лена. – Что вас не устраивает в нашей одежде?
– У тебя слишком много ног видно, а у Ольги, – пардон, конечно, – декольте большое, – ничуть не смутившись, сообщил комсомолец.
На Лене была светлая юбка в складку, чуть выше колен, на Ольге – открытое платье, глубокое декольте довольно щедро открывало ее роскошную грудь.
Лена и Ольга возмущенно переглянулись, и тут в разговор вступил Митя:
– Слушай, комсомольский Пьер Карден, тебе не кажется, что это их дело, как одеваться? Они одеты вполне прилично, к тому же не всем ведь в такое пекло ходить в строгих костюмах!
– До чего же вы, москвичи, обидчивые! – пожал плечами Володя. – Я только советую, не мне, а вам в ИТУ сегодня выступать.
– Где? – переспросили все трое хором.
– ИТУ – исправительно-трудовое учреждение, колония значит. Перед зеками лучше не выпендриваться и свои красивые ноги-груди не обнажать. Построже оденьтесь как-нибудь, девчата, очень вас прошу.
– Интересно, – возмутилась Ольга, – кто же это придумал к зекам нас послать?
– Начальник колонии просил. В прошлом году группа из журнала «Юность» приезжала, выступали перед ними. И артисты, и лекторы, все выступают. Зеки, они ведь тоже люди.
– Ладно, комсомолец, уговорил, – махнула рукой Лена, – выйдите с Митькой на минутку, мы переоденемся.
Выступать перед зеками Ольга и Лена отправились в длинных юбках и строгих блузках с длинными рукавами. Попав на территорию ИТУ, они поняли, что комсомолец был прав. То, что в летней Москве выглядело совершенно нормально и прилично, здесь, в Тюмени, да еще в колонии, смотрится совсем иначе.
Лену поразил какой-то особый, тяжелый тюремный запах. Стоя на сцене перед микрофоном, она растерянно оглядывала зал. Все в нем казались на одно лицо, бритоголовые, в синих бушлатах. Лена подумала, что, наверное, лучше начать выступление не с рассказа о журнале, не с разговора, а с какой- нибудь Митиной песенки.
– Здравствуйте, – улыбнулась она залу, – я не сомневаюсь, что вы все знаете и любите наш журнал. В редакцию приходит много писем, вы задаете вопросы, присылаете свои стихи и рассказы. Сегодня у нас есть возможность пообщаться не через почту, а лицом к лицу… Сейчас перед вами выступит известный
