– Да… Ой, простите, я ведь даже чаю вам не предложила. Может, сначала чайку попьем?
– Деточка, ну кто же чаи распивает в начале третьего ночи? Я, честно говоря, спать хочу. Давай, не тяни резину. Только пойдем в спальню, тебе лучше прилечь сразу после инъекции.
Сидя на своей смятой, разобранной постели со шприцем, наполненным прозрачной жидкостью, Катя уже поднесла иглу к руке, отыскивая подходящее место на исколотой коже, но Регина остановила ее:
– Подожди, ты что, даже спиртом не протираешь перед уколом? Ну куда это годится? Гнойники же пойдут. Есть спирт у тебя?
– Да, конечно. Я сейчас.
Осторожно отложив шприц, Катя сбегала на кухню, достала большую бутылку с чистым медицинским спиртом, нашла в аптечке, висевшей тут же, у холодильника, остатки ваты.
– Ну вот, я готова, – сказала она, усаживаясь опять на кровать.
Регина стояла над ней и молча смотрела, как входит тонкая игла в протертую спиртом, израненную кожу, как разбухает, наполняясь жидкостью из шприца, голубоватая вена.
Катя не успела ничего понять и почувствовать. В ушах у нее зашумело, шум стал быстро расти, сделался оглушительным, будто в мозгу взлетал реактивный самолет. Перед глазами все закружилось, замелькало в бешеном ритме. Склоненное совсем близко лицо Регины, потом – спокойное, живое лицо Мити, еще какие-то лица, чужие и смутно знакомые. Постепенно все слилось в одну густую, непроглядную черноту.
Осторожно приподняв Катино веко, Регина заботливо укутала неподвижное тело одеялом, щедро разлила по ворсистой синтетической ткани спирт из бутылки, быстро вышла на кухню, вытянула сигарету из почти пустой пачки «Кента», вернулась в комнату, закурила и, сделав несколько затяжек, бросила длинный горящий окурок на пропитанное спиртом одеяло. Еще секунду подумав, она щелкнула одноразовой газовой зажигалкой и подожгла уголок цветастого пододеяльника.
Потом она тихонько вышла из квартиры и плотно прикрыла за собой входную дверь. Все это она проделала, ни разу не сняв замшевых перчаток.
Вообще вся эта возня с недобитыми свидетелями, которые почему-то вдруг стали расти, как сыроежки под грибным дождем, да еще через столько лет, порядком надоела Регине. В этой свистопляске у нее почти не остается времени и сил на Веню. А он плох сейчас. Он плох, как никогда. Он может сорваться в любой момент.
Все надо делать самой. Нельзя использовать никаких связей, нельзя ни к кому обращаться за помощью. Обращаясь с просьбой, ты делишься информацией и попадаешь в зависимость.
Получается дурацкий парадокс: при их связях и деньгах они могли бы нанять любого, самого лучшего киллера. Но хороший киллер умен и крайне осторожен. Прежде чем выполнить заказ, он вполне может поинтересоваться личностью человека, вставшего на пути богатейшего и влиятельнейшего концерна «Вениамин». Известны ведь случаи, когда умный киллер сам звонил по телефону тому, кого должен был убрать, и прямым текстом предлагал сделку: «Мне тебя оплатили. Если заплатишь больше, убивать не буду».
Бывало и другое. Если киллер узнавал, что повод заказа – не месть, не долги, не деление сфер влияния, а опасная для заказчика информация, то, прежде чем выполнить заказ, он всеми доступными способами пытался эту информацию выведать.
Информация, за которую убивают, может очень пригодиться. Разумеется, дурак заработает на ней только пулю. Но если использовать ее осторожно и с умом, то можно заработать такие суммы, по сравнению с которыми киллерский гонорар – слезы, а не деньги. А осторожности и ума хорошему киллеру не занимать.
Регина вынуждена была просчитывать все, даже то, что почти невероятно. Именно поэтому она не могла пойти традиционным путем и нанять хорошего исполнителя для решения всех навалившихся проблем. Все надо было делать самой.
Глава 14
Оперуполномоченный Михаил Сичкин задумчиво глядел на две фотографии, лежавшие перед ним на столе. На одной была снята красивая, прямо-таки голливудски красивая женщина лет сорока, с точеными чертами лица и волосами цвета спелой пшеницы. На другой – девушка с таким безнадежно-некрасивым лицом, что хотелось тяжело вздохнуть от жалости.
Впрочем, при более внимательном взгляде жалость испарялась. Было в этом молодом девичьем лице что-то акулье: скошенный подбородок, плоский большой нос, маленькие ледяные глаза.
У красотки с другой фотографии глаза были те же, только выражение чуть иное.
– Голодная акула и сытая, – пробормотал Миша, – вот и вся разница.
Он тут же одернул себя: «Да что я, в самом деле? Может, эта Градская Регина Валентиновна – милейшая женщина, добрейшей души человек? Я еще ее в глаза не видел, а уже акулой обозвал. Ну сделал себе человек несколько пластических операций, изменил внешность до неузнаваемости. А какая женщина не захочет изменить такую внешность, спрашивается? И мужику не все равно, с каким лицом жить, а уж женщине – и подавно».
…На фею-доктора, о которой обмолвилась фотомодель Вероника Роговец, Сичкин вышел практически сразу. Ему не давала покоя задачка с неизвестным мотивом. Зачем Регине Валентиновне понадобилось так тщательно готовить Веронику Роговец к разговору со следователем?
Да. Фея-доктор сильно заинтересовала Мишу Сичкина. Он решил как следует подготовиться к встрече, не пожалел времени и узнал об этой женщине все, что мог узнать.
Сообщение о том, что Регина Валентиновна полностью изменила собственную внешность, только подогрело Мишанин интерес. Фотографий теперешней Градской он нашел много, в том числе и на страницах популярных журналов, где она была снята рядом со своим знаменитым мужем, суперпродюсером Вениамином Волковым. А вот старый, дооперационный, снимок он нашел с трудом. Впрочем, достаточно было одного взгляда на прежнее, настоящее, лицо этой женщины, чтобы понять, зачем она так старательно уничтожала все свои старые фотографии.
К моменту встречи Мишаня знал, что Градская Регина Валентиновна родилась в городе Тобольске Тюменской области в 1946 году. В 1963-м поступила в 1-й Московский мединститут, закончила с красным дипломом. Потом – ординатура, специализировалась по психиатрии, работала в Институте имени Сербского, защитила кандидатскую диссертацию на тему «Особенности эмоциональной сферы и волевых процессов при формировании бредовых мотиваций и их корреляция с нозологическими и синдромальными особенностями психически больных» (пока прочитаешь, мозги завянут!). На самом деле работала ординатор Градская с убийцами-психопатами, изучала их интеллектуальный уровень.
Мишаня не поленился, навестил своего знакомого из Института Сербского, старичка профессора, судебного психиатра. Он не хотел официально заявляться в институт и наводить там справки об одной из ординаторов, работавшей когда-то давным-давно. Проще было навестить старика пенсионера. Проще и полезней. Профессор поболтать любил, и Региночку Градскую помнил отлично.
– Знаешь, я всегда жалел умниц дурнушек. Женщине вовсе не обязательно быть умной, – говорил профессор. – А Региша, так сказать, крайний вариант. Ужасно умная и ужасно некрасивая. Я был уверен тогда, что в науке она пойдет очень далеко. Никакой личной жизни ей не светило. Да, она могла бы далеко пойти, если бы не увлеклась околонаучным трюкачеством, экстрасенсорикой и прочей дребеденью. Собственно, из-за этого и вышел у нее конфликт с нашим институтским руководством. Она такие штуки могла делать, руками, глазами… Наш брат психиатр не любит всех этих фокусов. А тут еще узнали, что она на дому практикует, за деньги. Защититься ей, конечно, дали, но из института попросили по-хорошему.
Уволившись из Института имени Сербского, Градская устроилась в районный психдиспансер. Еще в начале семидесятых, когда это не было модным, когда это считалось мистикой и чепухой, доктор Градская активно занималась экстрасенсорикой – в свободное от работы время.
Регина Валентиновна принимала больных у себя дома, за большие деньги лечила спивающихся знаменитостей, работала со всякими сексуальными расстройствами и тяжелыми депрессиями.
Старый профессор ошибся в своих прогнозах насчет личной жизни дурнушки Региши. В 1986-м Градская вышла замуж за Вениамина Волкова. Сегодня это имя известно каждому школьнику. А тогда его почти никто не знал.
Регина Валентиновна была на десять лет старше своего молодого мужа, к тому же он – мужчина весьма привлекательный, а она тогда, до пластических операций, была страшна как Божий грех. Впрочем, о вкусах
