московский бард, автор и исполнитель песен Дмитрий Синицын.
Зал оказался благодарным и отзывчивым. Митины песни, Ольгины стихи и Ленины рассказы о журнале, о работе его отделов, о всяких смешных эпистолярных казусах вызывали бурную реакцию, крики, аплодисменты. Их долго не отпускали со сцены, выкрикивали вопросы, писали записки.
«Можно мне выйти на сцену и прочитать стихи собственного сочинения? Неправедно осужденный. Слепой».
Прочитав эту записку, Лена взяла микрофон.
– Некто, назвавшийся Слепым, хочет прочитать свои стихи со сцены, – сообщила она залу.
Зал загудел и захихикал.
– Эй, Слепак, хорош бздеть, в натуре!
– С понтом деловой! – раздались голоса.
– Неужели вам неинтересно послушать стихи вашего товарища? – спросила в микрофон Ольга. – Если так хочется человеку, пусть почитает. Нам, например, очень интересно.
Зал разразился гоготом.
– Нехай спляшет, каз-зел! – смачно сплюнув, проговорил могучий золотозубый зек, который сидел в первом ряду, развалившись на двух стульях. Справа и слева от него сидели два амбала помоложе и скалили не золотые, а стальные зубы.
Лена заметила, что у главного, того, который сидит на двух стульях, поблескивает на груди, под расстегнутыми пуговицами бушлата, большой золотой крест на толстой золотой цепи. У двух амбалов кресты и цепи были серебряными.
В зале повисла тишина. Стало ясно, что этот, с золотым крестом, здесь главный.
– А че, выходи, покрути попкой, Марусенька, – раздался в тишине чей-то хрипловатый фальцет.
В задних рядах началась какая-то странная возня, стоявший неподалеку офицер охраны сделал было шаг в ту сторону, но потом раздумал вмешиваться, махнул рукой и отвернулся, сплюнув сквозь зубы в точности как зек.
Через минуту на сцену выволокли худющего, сутулого парнишку лет двадцати. Лицо его было покрыто рубцами, оставшимися от обильных подростковых фурункулов. Лена вдруг поняла, почему его прозвали Слепым. Глаза у него были очень маленькие, глубоко посаженные. Их почти не было видно под нависшими, голыми, лишенными бровей надбровными дугами. Когда он оказался на сцене, стало заметно, что глаза его к тому же какого-то странного, очень светлого цвета, а зрачки сужены до точек. Белые глаза… Слепой.
– Здравствуйте, – улыбнулась ему Лена как можно приветливей, – для начала давайте познакомимся. Как вас зовут?
Маленькая, поросшая светлой щетиной головка, опустилась совсем низко.
– Василий Слепак, – еле слышно пробормотал он себе под нос.
– Очень приятно, – громко сказала Лена в микрофон, – сейчас перед нами выступит начинающий поэт Василий Слепак. Попросим.
Оказывается, прозвище просто от фамилии, а не из-за странных глаз.
Она сунула микрофон в его дрожащие руки и тихонько захлопала в ладоши. Вслед за ней стали аплодировать Оля и Митя.
Зал молчал. Лена всей кожей чувствовала напряженность этого молчания. Тишина была недоброй, взрывоопасной. Василий Слепак сжимал микрофон в потной ладошке. И вдруг в тишине раздался его странно низкий для такой хрупкой комплекции голос:
Зал взорвался гоготом. Но низкий голос в микрофоне перекрикивал гогот, читал одно стихотворение за другим.
Василий Слепак быстро подошел к Лене, отдал ей микрофон и, спрыгнув со сцены, побежал через свистящий, гогочущий зал. Кто-то подставил ему подножку, он упал, растянулся…
– Василий! – проговорила Лена в микрофон. – У вас чудесные, талантливые стихи! Я постараюсь, чтобы они были опубликованы в нашем журнале.
– С ума сошла? – услышала она сзади Ольгин шепот. – Зачем ты ему обещаешь? Ведь обычная графомания!
– Василий! – продолжала Лена, глядя, как поднимается с заплеванного пола в проходе между рядами тощая сутулая фигурка. – Вы пишите, присылайте стихи в редакцию, в отдел литературы! Вы только не бросайте, пишите стихи. Вы талантливый человек.
Гогот и свист утихли, зал загудел удивленно и грозно.
– Лучше я тебе напишу, – ощерил золотые зубы громила в первом ряду. – Давай с тобой подружимся, переписываться будем. Адресок-то домашний дашь мне?
Лена даже не взглянула в его сторону и спокойно проговорила в микрофон:
– На этом наша встреча закончена. Всего доброго. Спасибо за внимание.
– Эй, сероглазая! – раздался в гробовой тишине голос из первого ряда. – Я вопрос тебе задал: адресок-то дашь домашний?
– Адрес редакции напечатан в каждом номере журнала, на последней странице. Пишите, милости просим.
– На х… мне твоя редакция, – сплюнул золотозубый, – ты сама-то замужем или как? А, сероглазая?
Лена отложила микрофон. Она боялась взглянуть вниз, в первый ряд. Она заметила, как один из офицеров охраны что-то быстро сказал другому, тот вышел, а через минуту в обе двери зала вбежало несколько солдат с автоматами.
– Отвечай, когда к тебе обращаются! – вполне мирно произнес один из приближенных златозубого.
– А даже если и замужем, – махнул рукой в татуировках златозубый, – я ведь только дружить хочу. Подружись со мной, сероглазая! Прямо сейчас. Я и место подходящее знаю, ты не думай, здесь тоже можно уединиться.
Два амбала лениво, как бы нехотя, поднялись со своих стульев и шагнули к сцене. Одновременно к Лене с двух сторон подскочили Митя и Ольга и встали рядом с ней, вплотную. Прохода за сцену не было, выйти можно было, только спустившись в зал.
Через минуту вся тройка была окружена солдатами, и только так, в плотном кольце, они покинули зал.
Лена пришла в себя в кабинете начальника колонии. Залпом выпив стакан воды из графина, она закурила, и только тогда ее перестало трясти.
– Объясните мне, что я сделала не так? – тихо спросила она начальника, пожилого полковника.
– Да, в общем, ничего особенного вы не сделали. Здесь свои законы, вы их знать не обязаны. Просто этот Слепак, он опущенный. То есть самая что ни на есть презренная личность. А тот, в первом ряду, Гриценко, – авторитет, коронованный вор. Вы как бы пошли наперекор, похвалили того, над кем можно только издеваться. Нарушили закон. Но вы не переживайте, в прошлом году один писатель, который с «Юностью» приезжал, догадался прочитать рассказ с откровенной любовной сценой. Очень даже откровенной.
– И что было? – спросил Митя.
– На сцену ринулись, там две женщины, одна средних лет, завотделом, другая молоденькая, корреспонденточка. В общем, пришлось как следует вмешаться, свалка на сцене получилась. Так что ваш случай – еще цветочки.
– Скажите, если это опасно, зачем вы приглашаете выступать? – поинтересовалась Ольга.
– Ну, особой-то опасности нет, – усмехнулся полковник, – охрана вооруженная, все под контролем. Зона есть зона, но и здесь тоже – люди.
– А за что сидит этот Слепак? – спросила Лена.
– По сто шестьдесят первой, пункт «а». Ларек грабанули они с приятелем. За грабеж сидит.
Вечером они должны были отправиться в Тобольск. После выступлений остался всего час на отдых и сборы. Но собирать было особенно нечего.
Они пили чай в номере, когда вошел комсомолец Володя. Рядом с ним стоял высокий, широкоплечий
