повторится?
– Я сама лично прослежу за горничными, которые будут убирать ваш номер, – пообещала администраторша.
– Спасибо, конечно. Но вряд ли это горничные. Где у вас можно позавтракать?
Лена терпеть не могла конфликтов и всяких объяснений с такими вот пергидрольно-административными дамочками. Ей было проще промолчать, чем ругаться. Для них подобные объяснения были частью профессии, они ругались умело и с удовольствием. И почти всегда одерживали победу.
Если бы не Майкл, Лена вообще не стала бы обращаться к администраторше. Она заранее знала, чем кончится этот разговор.
– Сейчас открыты буфеты на третьем и седьмом этажах, – ответила дама и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
– Саша, – окликнула Лена водителя, который все это время сидел в кресле и листал журналы, – ты позавтракаешь с нами?
– Да, – кивнул он и встал, – спасибо. С удовольствием.
В буфете на третьем этаже было пусто. Саша взял себе огромную яичницу с ветчиной и сосиски с горошком. Лена и Майкл – по овощному салату и по порции сметаны.
– А вот кофе пойдем пить ко мне в номер, – сказала Лена, – здесь, по-моему, обычная жидкая бурда.
– Как насчет психдиспансера? – тихо спросил Саша, отправляя в рот сразу половину сосиски.
– Знаешь, я подумала, там со мной никто не станет разговаривать. Ну покажу я свою пресс-карту и удостоверение. И пошлют они меня куда подальше, сейчас ведь не любят журналистов. Вот была бы я сотрудником ФСБ или МВД, тогда другой разговор.
– Тебе это очень надо? – улыбнулся Саша.
– А что?
– Ну, тот маньяк, который орудовал в наших местах в начале восьмидесятых, он что, какой-то особенный? Сейчас ведь столько всего про маньяков печатается, при желании можно узнать все подробности и про Чикатило, и про Головкина.
– Так о них и писать нет смысла. И фильмы есть, и книги. А ваш, сибирский, почти никому не известен. И потом, меня волнует не конкретно он, а психология, судьба… Знаешь, ведь расстреливают тех, кого признают вменяемыми. А как вменяемый человек может убить шестерых девочек в возрасте от четырнадцати до восемнадцати?
– Ты что, считаешь, что не надо было его расстреливать? – Саша тщательно вытер тарелку хлебной коркой и отправил корку в рот. – Или ты думаешь, что не того расстреляли? – добавил он совсем тихо.
– Я думаю, – так же тихо ответила Лена, – что для начала надо разобраться, кто и зачем шарил вчера в наших сумках и свистнул банку английского талька у Майкла.
– Ты обещала, что кофе мы будем пить в твоем номере, – напомнил Саша, внимательно глядя ей в глаза.
– Да, – кивнула Лена, вставая, – пошли. Для тебя у меня есть земляничный «Пиквик», – обратилась она к Майклу по-английски, – ты ведь кофе не пьешь по утрам.
Кофе пришлось варить трижды. Саша пил его стаканами, к каждому стакану добавлял еще по два куска сахару.
– За сердце не боишься? – спросила Лена, отхлебывая из своей маленькой чашечки.
– Ну не пить же мне из такого наперстка! – усмехнулся Саша. – К тому же кофе у тебя потрясающий, а на сердце я пока не жалуюсь. Так как насчет психдиспансера?
– Сегодня все равно уже не получится. У Майкла большие планы. Он хочет вбить в один день и краеведческий музей, и пару деревень. Кстати, ты не знаешь, в Загоринской еще живут староверы?
– Живут. Но до Загоринской больше ста километров. Полтора часа туда, полтора обратно. Итого только на дорогу три. А сейчас двенадцатый час. Так что музей придется отложить до завтра.
Лена перевела эту информацию для Майкла.
– О'кей, – кивнул он, – отложим музей. Если мне удастся пообщаться с настоящими староверами, я буду так счастлив, что забуду про свой английский тальк.
– Скажи ему, что староверы плохо идут на общение. Они живут очень замкнуто, – напомнил Саша.
– Майкл разговорит кого угодно, – улыбнулась Лена, – даже глухонемого, даже через переводчика. Когда я с ним работаю, его собеседники довольно быстро перестают меня замечать. Им кажется, что беседуют напрямую, без посредника. Майкл в своем роде гений общения.
– Ну, посмотрим, как он справится с нашими раскольниками.
После кофе Лена и Саша закурили. Майкл брезгливо поморщился и замахал руками.
– Я пойду к себе в номер одеваться. Сами себя травите и меня заодно.
– Майкл у нас – активный противник курения, – объяснила Лена.
– Борец за здоровый образ жизни, – улыбнулся ему вслед Саша. – Слушай, может, заехать в аптеку или в парфюмерный магазин, купить ему этот несчастный тальк? Вон как переживает старик.
– Такого здесь не купишь, – покачала головой Лена, – а переживает он из-за того, что кто-то рылся в вещах, а не из-за талька. Ладно, я вымою кружку. Пора ехать.
В ванной она вспомнила, что оставила на столе кипятильник. Его тоже надо помыть. Когда она вернулась в комнату, Саша, сидя на тумбочке, развинчивал телефонный аппарат. Вскинув на нее глаза, он подмигнул сквозь очки и выразительно помотал головой. Не говоря ни слова, Лена взяла со стола кипятильник и вернулась в ванную.
Глава 31
– Ну идиот! Придурок! – Это были самые мягкие выражения из тех, которыми щедро пересыпал свою речь маленький, пухлый, лысый как коленка человечек.
Он лежал в одних трусах на топчане, застеленном белой простыней. Крепкая грудастая красотка в кокетливом халатике нежно и сильно разминала его волосатые ляжки.
– Ну я же, это, в натуре, думал, «дурь» там или «чума», – бубнил, глядя в пол, здоровенный детина.
Он стоял босиком на толстом ковре массажного кабинета. Из-под коротковатых широких штанин выглядывали татуировки на ногах: «Они устали».
– Он думал! – Маленький, лысый резко сел на топчане. – Я тебе велел думать? Отвечай! Тебе что было сказано?
– Повести их немножко, – детина вжал голову в плечи, даже ростом стал ниже, – и «жука» поставить.
– Правильно, – кивнул лысый, – повести. А ты что натворил? Ты зачем полез шмонать номера?
– Ну так… Я ж как лучше хотел, в натуре… Слышь, Кудряш, может, это, короче, подкинуть взад ту тюльку?
– О Господи! – Лысый выразительно закатил глаза к потолку. – Тюльку! Это называется тальк. Тальк. И на банке написано, большими красивыми буквами.
– Так ведь не по-нашему. И мало ли, что написано. Не станут же писать «чума» или «дурь». Я увидел белый порошок, ну решил, это самое, проверить надо, в натуре.
– Слушай, Клятва, ты вправду такой идиот? Или дуру мне здесь гонишь? – вздохнул Кудряш.
Детина по кличке Клятва не знал, как ответить на этот вопрос. Он искренне не понимал, в чем провинился. Вещи в гостиничных номерах важного американского старикана и его переводчицы сами просились, чтобы их прошмонали. Сумки были открыты нараспашку, и он, Клятва, аккуратно сложил все на место. Если уж он зашел в номера, чтобы «жука» поставить, так почему бы заодно не протрясти вещички? И жестянку с белым порошком не заныкал по-тихому, а принес Кудряшу, в руки отдал. Откуда ж ему было знать, что там какая-то фигня, присыпка для подмышек?
– Ладно, – махнул рукой Кудряш, – иди, не отсвечивай. Можешь отдыхать сегодня.
Он со вздохом улегся на топчан, и молчаливая красотка массажистка опять принялась за дело.
– Вот, Нинок, с кем приходится работать, – пожаловался Кудряш, – таких ведь даже не научишь ничему. Новое поколение, мать их… И зона уже не та, тоже не учит, только портит неокрепший молодняк. Тупеют они нынче, в зоне-то. Тупеют и развращаются. Там ведь тоже все решают деньги, а не закон. Не то что раньше.
