воспринималось как анекдот…
– Трудно было пробить публикацию? – спросил он даже с некоторым сочувствием.
– Ну а как вы думаете? – улыбнулась Лена.
– А вам-то зачем это понадобилось? Что, своих проблем мало?
– Мне было очень жалко Васю Слепака.
И тут послышался смех. Смеялся лысый, тяжело, с одышкой. Хохотали два молодых амбала, стоявшие в дверях.
– Жалко, говоришь? – отсмеявшись, произнес лысый и вытер кончиками пальцев выступившие от смеха слезы. – Ты бы лучше себя пожалела!
Он перешел на «ты». Лицо его окаменело. Желтые голые глазки уставились на Лену так, что она невольно поежилась.
– По дочке-то скучаешь? – спросил он вкрадчиво.
Лена молчала. Она чувствовала, как все внутри у нее сжимается и холодеет, и ничего не могла с этим поделать. Рука, державшая кофейную чашку, заметно задрожала. Лена поставила чашку на стол и сильно сжала руку в кулак.
– Скучаешь, – ответил за нее лысый и быстро облизнул тонкие губы, – а поглядеть хочешь на нее?
У Лены сильно закружилась голова. «Этого не может быть, – сказала она себе, – он блефует. Этого не может быть…»
В руке у высокого появился маленький дистанционный пульт. И только тут Лена заметила в углу, на тумбе черного дерева, большой телевизор и видеомагнитофон. Лысый нажал несколько кнопок. Экран засветился, и через минуту Лена увидела на нем широкую аллею истринского дома отдыха. По аллее бежала Лиза, в своем ярком, разноцветном комбинезончике, в полосатой вязаной шапочке с помпоном. В одной руке она держала красное пластмассовое ведерко, в другой – плюшевую обезьянку. Она бежала на камеру. Ее румяное личико занимало уже весь экран. Белокурые прядки выбились из-под шапки, огромные голубые глаза смотрели прямо на Лену.
– Баба Вера! – закричала она весело, развернулась и побежала куда-то в сторону.
В стороне, у обочины, стояла Вера Федоровна в теплой куртке и широких шерстяных брюках. Она наклонилась к Лизе, улыбаясь, поправила на ней шапку, застегнула кнопку комбинезона.
– Давай-ка я посмотрю, Лизонька, ножки у тебя не промокли? – сказала она спокойно и буднично.
Кадр сменился. Теперь снимали номер с балкона, сквозь стекло. Лиза спала, раскинувшись, в розовой фланелевой пижамке. Вера Федоровна вязала, сидя в кресле перед телевизором. Светящийся телеэкран отбрасывал бледные блики на ее спокойное, сосредоточенное лицо. Поблескивали стекла очков, съехавших на кончик носа, быстро двигались короткие спицы в руках. Картина была настолько мирной и уютной, что Лене больше всего на свете захотелось сейчас оказаться в этой вечерней комнате, погладить рассыпанные по подушке шелковистые Лизины волосы, поцеловать теплую щечку, на которой отпечатались складки наволочки.
Вера Федоровна тяжело поднялась с кресла, подошла к кровати, поправила сбившееся одеяло и сделала именно то, что так хотелось сделать Лене, – погладила Лизу по головке, наклонившись, поцеловала ее в щечку и тихонько перекрестила спящую девочку. Потом, сладко зевнув во весь рот, выключила телевизор и вышла из комнаты. Вероятно, она пошла в душ…
Экран погас. Лена вытянула еще сигарету из пачки, закурила, стараясь унять дрожь.
– У тебя красивая дочка, – послышался голос лысого, – а в кого она такая беленькая? В мужа, что ли? Кстати, полковник твой еще в Лондоне? Когда он прилетает, не скажешь?
– Чего вы от меня хотите? – тихо спросила Лена и заставила себя взглянуть в эти желтые голые глаза.
К журнальному столу бесшумно подошла глухонемая девушка и стала убирать кофейные чашки. Лена не заметила, когда она успела появиться в гостиной.
– Понимаешь, – задумчиво продолжал лысый, – мне часто приходилось развязывать языки слишком молчаливым людям. Правда, в основном мужикам. Честно говоря, я не люблю иметь дела с бабами. Есть много всяких способов. Ты женщина грамотная, фильмов много смотрела, книжки читала, знаешь, как это делается. Но к каждому человеку нужен индивидуальный подход. Вот ты, например, просто вырубишься сразу, потеряешь сознание, а то и помрешь ненароком. Физическая боль – это, конечно, хороший способ разговорить молчуна. Но не люблю я этого, получается много шума, грязи и вони. Видишь, к тебе никто из моих ребят пока пальцем не прикоснулся. И не притронется. Более того, Лизу твою пока только на пленочку засняли. Ты видела сама – мы ребеночка тоже зря обижать не станем. Но если все-таки придется, виновата будешь только ты. Поверь, мне не доставит никакого удовольствия показать тебе денечка через два-три другое кино про твою красивую малышку.
Лена вдруг заметила, что глухонемая застыла у стола с пустыми чашками в руках и, не отрываясь, смотрит на тонкие губы лысого.
– В общем, так, – он легонько рубанул короткопалой ладонью по воздуху, – ты еще подумай как следует. Я тебя не тороплю. Время у нас с тобой пока что есть.
– Почему вы считаете, что я говорю неправду? – тихо спросила Лена.
Теперь глухонемая не отрывала своих ярко-голубых глаз от Лениных губ. Но никто, кроме Лены, этого не замечал.
– Странная ты женщина, – вздохнул лысый, – вот ублюдка на зоне тебе жалко стало. А собственного ребенка не жалеешь. Или ты, может, не совсем врубилась, а? Ладно, даю тебе еще денек, до вечера. Сигареты с зажигалкой можешь с собой взять. И вообще, если нужно чего, не стесняйся. Я не мурло, не хам. Никогда таким не был. Будем считать, ты пока что у меня в гостях.
Лену отвели назад, в маленькую комнатку. Только сейчас она поняла, что комнатка эта находится в подвале. Когда дверь захлопнулась, Лена упала ничком на голый матрас скрипучей кровати и стала горько плакать. Она чувствовала, что нет времени на слезы, что нельзя позволять сейчас себе эту истерику, но не могла остановиться. Слезы текли ручьями, она со злостью размазывала их по щекам. Да, чтобы успокоиться, надо хорошенько разозлиться.
– Сволочи, скоты, безмозглые ублюдки! – зашептала она.
И действительно, стало легче. Слезы высохли. Теперь можно было спокойно обдумать ситуацию.
Глава 36
Мишаня Сичкин услышал, как объявили, что приземлился лондонский самолет, и занервничал еще больше. Сейчас появится улыбающийся Серега, и сразу, с ходу, придется выложить ему все, от начала до конца – и про взрыв коляски, и про то, что Ленку похитил самый крупный сибирский авторитет Кудряш. Неизвестно, где она, и вообще, жива ли. Известно только, что Кудряш шутить не любит. От одной лишь мысли о том, что сейчас может происходить с Леной Полянской, у Мишани начинал болеть живот. А каково сейчас будет Сереге?
Кротов ждал багаж. У него было два здоровенных чемодана с подарками – для Лизы, Лены, Веры Федоровны, и еще куча всяких сувениров для друзей и сослуживцев. Его огорчало только одно – Лена не будет встречать его в аэропорту, она должна прилететь только через четыре дня. Он решил, что сегодня как следует отоспится, а завтра утром отправится к Лизе в дом отдыха. Он ужасно соскучился по своему семейству.
Было начало первого ночи, когда он наконец выкатил свою тележку с двумя здоровенными чемоданами в толпу встречающих. И сразу увидел Мишаню. По его лицу он понял: произошло что-то плохое. Очень плохое. Хотя Сичкин и пытался скорчить дурацкую улыбку, хотел оттянуть неприятный момент хоть чуть- чуть…
На стоянке ждала черная «Волга». Шофер Коля Филиппов, которого сослуживцы много лет называли Филей, широко заулыбался, вылез из машины и открыл багажник, чтобы положить туда чемоданы.
– Здрасте, Сергей Сергеич, как долетели?
– Привет, Филя, нормально. – Кротов быстро пожал ему руку.
Чемоданы уложили, сели в машину, и Мишаня продолжил свой рассказ, начатый еще в здании аэропорта. Он старался не упускать важных деталей, но и не вязнуть в многочисленных подробностях.
У Сокола Филя сделал небольшой маневр – проскочил на перекрестке прямо перед черной громадиной грузовика и газанул.
