восьмой этаж. Он догадывался, что на лифте сейчас, конечно, никто не поедет. Его больше интересовала лестница в конце коридора. Он не поленился, дошел до нее, босиком по вытертому ковру, перевесился через перила. Но там тоже было тихо и пусто.
«Ерунда, – сказал он себе, – они бы не успели так быстро спуститься на первый этаж. Было бы слышно».
Добросовестный бандит знал: за ребенка со старухой ему могут, если что, голову оторвать. В отличие от легкомысленного напарника он очень дорожил своей головой. Но пока все было спокойно. Действительно, куда они денутся в три часа ночи? А завозились – так мало ли? У старух бывает бессонница, и дети иногда просыпаются среди ночи, пописать либо попить… Он вернулся в номер, где его приятель уже мирно похрапывал, зажал храпуну нос двумя пальцами. Тот причмокнул и храпеть перестал. Добросовестный бандит прислушался к тишине за стенкой.
– Спят они давно, в натуре! – буркнул он, зевнул расслабленно и тоже улегся в постель.
Лестница и лифты были расположены справа по коридору, а налево, в другом конце коридора, находился маленький холл, с креслами, пальмами в кадках, журнальным столиком и телевизором. Небольшое углубление отделялось от коридора двумя неширокими перегородками, между которыми зиял пустой проем. Сейчас там было совершенно темно. Кротов решил на всякий случай переждать немного в этой темноте, не идти сразу к лестнице. Те, кто шуршал за стенкой и пытался заглянуть в комнату с балкона, наверняка сразу проверят лестницу. А спуститься быстро и бесшумно с восьмого этажа вчетвером, с пожилой полной женщиной и маленьким ребенком на руках, практически невозможно.
Вера Федоровна, услышав звук осторожных шагов, прижала ладонь ко рту. Шаги сначала удалялись, человек шел к лестнице. Несколько минут было тихо. Потом шаги зазвучали опять. Они приближались. У Веры Федоровны сильно заколотилось сердце. Но шаги затихли в центре коридора. Где-то рядом с дверью их номера щелкнул замок. Подождав еще несколько минут, они тихонько направились к лестнице.
На улицу выбрались через стеклянную столовую. Там дверь закрывалась изнутри на английский замок. Вера Федоровна привела их к тому месту, где прутья ограды были сильно раздвинуты. Сама она чуть было не застряла между ними, но все-таки протиснулась.
– Ну, куда теперь? – спросил Гончар, когда они оказались наконец в машине.
– Надо подумать, – сказал Кротов, устраивая поудобней у себя на коленях спящую Лизу.
Все это время она крепко спала, обняв папину шею, только иногда тихонько ворчала и похныкивала во сне.
– Может, ко мне? – предложил Мишаня.
– Найдут, – покачал головой Кротов, – вычислят мигом.
– Сережа, а почему нельзя домой? – спросила Вера Федоровна.
Да, теперь надо было что-то объяснить пожилой женщине, которая до этой минуты вела себя мужественно и спокойно, не задавала лишних вопросов, и только сейчас, в машине, голос ее задрожал.
– Вера Федоровна, – осторожно начал Кротов, – у меня неприятности. Некоторое время вам с Лизой лучше пожить в каком-нибудь укромном месте.
– Я так и знала, – вздохнула Вера Федоровна. – Тогда, во дворе на Малой Грузинской, взорвалась именно Лизочкина коляска. Весь район только об этом и говорит. Я все-таки надеялась, что случайно… Здесь недалеко, на Луговой, живет моя школьная подруга. Она одна, дом огромный, теплый. Ее покойный муж был генералом авиации, квартиру она сыну отдала, а сама поселилась на даче. Мы можем поехать туда. Она будет рада.
– Да, – секунду подумав, кивнул Сергей, – пожалуй, это неплохой вариант.
– Сережа, а они Леночку не тронут?
– Что вы, Вера Федоровна, они до нее не доберутся. Она же далеко, в Сибири, – ответил за Кротова Сичкин. – А к ее возвращению все уже будет хорошо.
– Вы уверены?
– Мы постараемся…
Лена почувствовала – что-то произошло. Давно уже был вечер, крошечное окошко под потолком почернело. А о ней как будто забыли. Она не понимала, хорошо это или плохо, надо ли напоминать о себе или лучше сидеть тихо.
Она уже успела в общих чертах продумать свой разговор с лысым. Но только в общих чертах. Конечно, Градская вполне может быть знакома с лысым. Но невозможно представить, чтобы она наняла такого серьезного человека в качестве киллера. Она могла нанять кого-либо из его киллеров, но тогда Лену бы просто пристрелили.
Вероятно, Градская попросила его по старой дружбе заняться Леной. Но такие просьбы требуют серьезных оснований. А она не станет ни за что выкладывать блатному авторитету правду. Стало быть, она должна была сочинить какую-нибудь достоверную историю для лысого, намекнуть ему, что Лена и Майкл представляют опасность для него лично. Например, она могла придумать, будто Майкл – какой-нибудь крупный американский мафиози, что-то типа конкурента, имеющего свои виды на нефть и золото… Нет, ерунда. Наших бандитов в Америке много, но у нас пока нет американских гангстеров. Во всяком случае, Лена об этом никогда не слышала. Да и потом, это легко проверяется в их бандитских кругах. За подобную дезинформацию могут и убить. А что не проверяется? Предположим, Градская намекнула, будто Майкл – агент ЦРУ. Вот это уже теплее…
«Господи! – Лена даже подпрыгнула. – Зачем я клюнула на предложение Волкова повозить Майкла по Москве? Нет, я не клюнула, – тут же возразила она себе, – я просто поддержала навязанную игру. В общем, у меня не было другого выхода. Но в итоге они узнали, куда я еду и с кем… Нет, они бы все равно узнали, нашли бы способ. Ладно, это сейчас не важно. Важно решить, стоит ли сказать лысому всю правду? В конце концов, даже в этих кругах к насильникам относятся с отвращением. Но вдруг мне не поверят? Я скажу правду, а мне не поверят. Слишком серьезное и неожиданное обвинение… Интересно, почему мой визит на Малую Пролетарскую вызвал такую бурную реакцию – и у Саши, офицера ФСБ, и у лысого бандита? Несчастный Вася Слепак, опущенный зек Слепой… Чем он так интересен?»
Открылась дверь. Глухонемая вкатила столик на колесиках. Там было два бутерброда с сыром, яблоко, банан и большая чашка крепкого чая.
– Спасибо, – сказала Лена.
Есть совсем не хотелось, кусок застревал в горле. Но нужны были силы, и она заставила себя съесть почти все. Девушка стояла, прислонившись к стене, и наблюдала за ней. Но Лену не смущал ее взгляд, он казался теплым и даже сочувственным. Перед тем как вывезти столик, глухонемая притронулась к Лениной руке и кивнула на закуток крошечного туалета. Лена сначала не поняла ее, но девушка достала из кармана контурный губной карандаш и кивнула еще раз.
Они зашли вместе в тесный закуток, девушка закрыла дверь и стала быстро писать красным карандашом на белой кафелине.
«С твоим ребенком все нормально», – успела прочитать Лена.
Глухонемая тут же смочила носовой платок и стерла надпись. Лена хотела взять у нее из рук карандаш, но девушка помотала головой и выразительно пошевелила губами. Лена поняла ее. Медленным шепотом она произнесла.
– Спасибо. Что произошло?
«Ночью кто-то увез и спрятал. Искали весь день. Не нашли». Надпись опять исчезла.
У Лены быстро и радостно застучало сердце. «Конечно! Прошлой ночью должен был приехать Сереженька. Мишаня Сичкин успел все рассказать, Сережа понял и начал действовать».
«Не подавай виду, что знаешь», – написала девушка.
– Да, конечно… – прошептала Лена и вдруг неожиданно для себя спросила: – Кто такой Слепой?
«Киллер».
Надпись тут же исчезла. Лена поняла, что разговор окончен. Девушка, не глядя на нее, быстро вывезла столик. Щелкнул замок. Лена сняла сапоги, свитер, джинсы. В футболке и тонких колготках она уселась на кровать и закурила. У нее было такое чувство, словно только что ее выпустили на свет Божий из какого-то пыльного черного мешка, в котором было невозможно дышать. Теперь ей захотелось вымыться с головы до ног, почистить зубы и еще захотелось спать.
