Гуськовой. А мне прямо покоя не дает эта история. Я вечером, перед уходом, поговорила с Гуськовой, попросила, чтобы она хотя бы мне рассказала, что именно вспомнила. Ну, мало ли, вдруг потом забудет? А она и правда к вечеру почти забыла. Вялая стала, сонная, ей галоперидол назначили с аминазином. Еще пара-тройка уколов – вообще ничего не вспомнит. Ну, она мне и рассказала. Как думаешь, Игорек, что делать?
– Мам, я не понял сути. Кого убила внучка этой твоей старушки? Почему убила? И что именно вспомнила старушка? – рассеянно спросил Игорь, не отрывая глаз от экрана.
Шел сюжет, снятый оператором Смальцевым, халтурщиком, который не умел держать в руках камеру. На экране не было ни одного приличного плана. Эстрадная певичка, не слишком известная, молоденькая, хорошенькая, была снята в роддоме с первенцем у груди. Рядом, в белом халате, стоял счастливый отец, тоже эстрадный певец, чуть более популярный, чем его юная супруга. Звука не было. Люди на экране открывали рты, как рыбы, и наглая камера Смальцева залезала прямо в эти рты, была видна каждая пломба в зубах, каждая пора на лицах, каждое пятнышко. Камера то упиралась в угол одеяла, свисающего с кровати, и застревала на долгие несколько секунд экранного времени, то в муху на стене, то в прыщик на щеке счастливого отца.
«Как же надо не любить людей, чтобы их вот так снимать, – думал Игорь, – он больной, этот Смальцев. У него у самого глаза, словно у тухлой рыбы, и почему-то у всех, кто попадает в объектив его камеры, тоже становятся такие глаза».
– Ты не понимаешь потому, что вовсе меня не слушаешь. Это Смальцев снимал? – Валентина Федоровна тоже взглянула на экран. – Сразу видно, его почерк. Брось, не смотри. Только настроение себе испортишь.
– Ладно, мамуль, ты права. – Игорь встал и выключил телевизор. – Ну, так что твоя старушка?
– Внучку подозревают в убийстве. – Валентина Федоровна тяжело вздохнула и опять начала все сначала. – Ее арестовали в понедельник. У нее была любовь с женатым человеком, и будто бы она его застрелила. В доме хранился именной пистолет ее отца. Отец был военный, пограничник, погиб в Афганистане. Вроде бы этот пистолет и есть главная улика. Из-за него арестовали внучку Гуськовой. А бабушка вспомнила, что к ним в дом приходил незнакомый человек и открывал ящик стола, именно тот, в котором всегда лежал пистолет.
Игорь стал наконец слушать внимательно. Его зацепила фамилия – Гуськова. Где-то он совсем недавно слышал эту фамилию. Совсем недавно, чуть ли не вчера. У Игоря часто бывало с фамилиями, как с аккордами из песен в телеигре «Угадай мелодию». Вертится в голове, вроде что-то очень знакомое, прямо на ладошке лежит, кажется – еще немного, и вспомнишь. Но не получается, ускользает… Гуськова. Где же он слышал? Ведь не успокоишься, пока не вспомнишь!
А со старушкой и пистолетом – ерунда какая-то, полный бред.
– Мам, ну ты что? Сама подумай, это же бред. – Игорь встал из-за стола и потянулся. – Давай спать, поздно уже. Выкинь ты это все из головы. К ним в дом приходил незнакомый человек, у нее на глазах открывал ящик стола, в котором лежит пистолет. Зачем она впустила незнакомого человека, да еще позволила по ящикам шарить? Прав твой Гончар, что не стал звонить следователю.
– Ну почему бред? – Валентина Федоровна даже обиделась немного. – Это был не просто незнакомый человек. От Комитета ветеранов Афганистана принесли гуманитарную помощь. Мальчик принес, совсем молоденький. И нужно было найти какие-то документы, пенсионную книжку или свидетельство о смерти. Внучка, Оля, была в университете. А бабушка плохо себя чувствовала, у нее давление. Этот молодой человек предложил, мол, давайте я поищу, стал открывать ящики. Нет, ты зря так говоришь – бред! Она все очень толково рассказала.
– Подожди. – Игорь застыл посреди кухни и уставился на мать. – Как, ты сказала, внучку зовут? Оля? Ольга Гуськова… Ну, конечно! – Он звонко хлопнул себя по лбу, схватил телефон и стал звонить Артему Сиволапу.
Сиволап даже подпрыгнул в кресле, услышав рассказ Игоря про бред старухи. Уж ему-то, Артему, не надо было долго вспоминать, кто такая Ольга Гуськова.
Главным его занятием было как раз копание в грязном белье знаменитостей. Именно этим он зарабатывал себе на жизнь. Его можно было разбудить среди ночи, и он без запинки ответил бы, у кого из звезд какая сексуальная ориентация, у кого с кем в данный момент зарождаются нежные отношения, у кого, наоборот, – роман на излете, какой знаменитой паре предстоит развод в ближайшее время, а кто собирается справлять свадьбу, где именно планируется бракосочетание, в какую сумму обойдутся стол и наряд для невесты, какие эстрадные, финансовые и политические звезды будут среди званых гостей.
Добывать такую информацию не так уж и сложно. Часто звезды сами не прочь поделиться подробностями своей личной и даже очень личной жизни. Популярность – вещь хрупкая, сегодня есть, а завтра – где она? У публики память короткая, девичья, освежать ее пикантными подробностями, сплетнями, грязными, соблазительными скандалами просто необходимо. Не важно, что именно говорят, – лишь бы говорили, лишь бы имя звучало в эфире, чем чаще и громче, тем лучше.
Артем Сиволап использовал богатую информацию, которую умудрялся «надыбить» из самых неожиданных источников, по-разному. Далеко не любая сплетня могла стать товаром. Некоторым слухам необходимо было придать товарный вид, кое-что уточнить, а кое-что нарочно затуманить. Были вещи, о которых стоило промолчать, припрятать до лучших времен. Иногда, правда крайне редко, попадались пикантности, которые, узнав случайно, необходимо срочно забыть навек. Это Сиволап всегда чувствовал кожей и ни разу еще не ошибся.
Про роман Калашникова-младшего с никому не известной студенткой философского факультета, странной, нелюдимой девушкой по имени Ольга Гуськова, которая одевается как нищая, не пользуется косметикой и не посещает модных тусовок, Сиволап разнюхал давно, задолго до убийства. Даже вставил абзац об этом в свою еженедельную рубрику «Шу-шу», которую вел в одной бульварной газетенке под псевдонимом «Вася Кискин».
Значит, эту странненькую красотку арестовали по подозрению в убийстве! Ничего себе… У Артема даже одышка появилась от возбуждения.
– Слушай, Игорек, пусть мама твоя выведет эту бабульку в садик, мы быстренько поснимаем, это же такой класс! – вопил он в трубку. – Давай прямо завтра с утра!
– Ты совсем свихнулся? Надо следователю сообщить или связаться с оперативниками, которые занимаются убийством. Я тебе потому и позвонил, что ты наверняка успел разнюхать, кто ведет следствие. Время дорого. Старуха может все забыть. Ей начали колоть психотропные препараты. А для девчонки это, возможно, последний шанс. Наверняка там очень серьезные улики, если задержали по подозрению, а не просто подписку взяли. Кто ей поможет, когда, кроме сумасшедшей старухи, у нее никаких родственников?
– Если сразу отдать эту феньку ментам, это тоже ничего не даст. Они нас к бабке близко не подпустят. Давай сначала поснимаем, а потом уж…
– Нет, я сказал! Не хочешь мне помочь – не надо. Сам разберусь.
– Тебе помочь? – нервно хохотнул Сиволап. – Тебе лично это на хрена? Что ты с этого будешь иметь? Ты не понимаешь, можно надыбить такой эксклюзив, такой…
– Не понимаю. И не хочу ничего дыбить. Девчонку засудят, бабка сгниет в больнице.
– А тебе-то что? Ты же ни эту Ольгу, ни ее бабку в глаза не видел. Ну кто они тебе? Родственники? Ты пойми, дурья башка, для следствия это все равно ноль без палочки, бабка-то сумасшедшая, кому нужны ее показания? Ты, тимуровец хренов, своим пионерским энтузиазмом ни фига не добьешься, а мне кислород перекроешь. Я уже столько времени на это дело убил… Между прочим, если бы не ты, я бы выдоил кое-что из того бомжа и Орлову бы поймал. Как чувствовал, надо было Смальцева с собой брать! С тобой свяжешься…
– Вот и работай со своим Смальцевым, – рявкнул Игорь, – а мне это дерьмо надоело.
Он бросил трубку, громко выругался, закурил. Он знал: завтра уже пожалеет, что опять поссорился с Сиволапом, благородство – вещь бесплатная, а жить на что-то надо.
Игорь сам не понимал толком, почему так завелся. Наверное, взыграло врожденное чувство справедливости и обыкновенная жалость. Корнееву, в отличие от большинства его коллег и вообще от большинства нормальных людей, было не все равно, что какую-то совершенно незнакомую ему лично
