вопрос Катя пока не искала. Вопросов и так хватало.
Паша Дубровин прослушал обе кассеты несколько раз, сначала каждый разговор целиком, потом поочередно, по фразе.
– Да, ты права. Это два разных человека. Я все-таки не понимаю, почему ты не хочешь все рассказать следователю?
– Да они и так знают, – махнула рукой Катя, – оперативник, майор Кузьменко, заходил ко мне на днях. Оказывается, желающие поведать следствию о звонках и прочих прелестях нашлись и без меня. Мне оставалось только подтвердить, что да, звонки были. Однако никаких серьезных угроз они не содержали и, вероятно, к убийству отношения не имеют. А щепки в подушке – вообще чушь. Я не собираюсь обсуждать это всерьез.
– А про последний звонок ты не хочешь рассказать? Кассеты не хочешь дать им послушать? С бомжом Бориской не собираешься познакомить этого майора?
– Нет.
– Почему?
– Бомж Бориска вряд ли станет откровенничать с милицией. Если сейчас у меня есть шанс вытянуть из него хоть что-то, то стоит напустить на него милицию – он будет молчать, как партизан, а то и вообще исчезнет. Он их не любит и боится.
– Ну хорошо, а почему ты не хочешь сказать им про последний звонок?
– Именно потому, что телефонная мадам так этого желает.
– Чисто женская логика, – усмехнулся Паша, – ну а если серьезно?
– Устала. Я только сейчас поняла, как смертельно устала. Знаешь, сначала мне казалось, что убийца должен быть непременно пойман и наказан. Мне хотелось справедливости, а обратная сторона справедливости – месть. Я стояла у гроба, и мне хотелось отомстить. А потом, когда я узнала, что эта несчастная женщина задержана по подозрению в убийстве, ничего, кроме усталости, не почувствовала. Конечно, подозрение – это еще не доказанная вина. Но у меня нет больше сил думать обо всем этом. Кто убил? Почему? Глеба не вернешь, и вместе с ним умерла какая-то часть меня. Возможно, лучшая часть. А этот звонок, так сказать, комок посмертной грязи, меня доконал.
– Ну что ж, – Паша встал, быстро, нервно прошелся по комнате из угла в угол, – значит, он добился своей цели. Вернее, она, эта баба, которая звонила. Она победитель, триумфатор. Ты смертельно устала, а у нее все получилось. Даже ее ошибка сыграла в ее пользу.
– Какая ошибка? Что ты имеешь в виду? – спросила Катя без всякого интереса.
– Этот последний звонок был ее первой ошибкой. Боюсь, она захочет ее исправить.
– Ты можешь формулировать конкретней?
– Когда была арестована эта женщина?
– В понедельник.
– Ну вот, всего лишь вчера. Тебе кто об этом сказал? Валера Лунек. Официальная «крыша» твоего мужа. То есть крупный бандит. У него свои источники, он узнал про арест первым. Правильно?
– Ну, и что из этого следует?
– В ночь с понедельника на вторник твоя доброжелательница еще не знала про арест. Более того, целью звонка было не что иное, как ускорить события. Она ведь звонила как бы от имени этой женщины, Ольги. Все эти эротические подробности… В общем, она подталкивала тебя, провоцировала, мол, колись, рассказывай следователю, что у твоего мужа была сумасшедшая любовница, которая до сих пор никак не угомонится.
– Но я ведь и так рассказала.
– Значит, не все. Более того, твой рассказ прозвучал для следствия не слишком убедительно, на ее взгляд.
– То есть ты хочешь сказать, эта дама в курсе, что я рассказывала следователю, что нет? – прошептала Катя. – Она где-то совсем рядом? И вовсе не Ольга стреляла? Ольгу просто подставили? Ну, продолжай…
– А ты сама уже все сказала. Я только подвожу итоги. И они мне совсем не нравятся.
– Чем же? – Катя вытянула сигарету из пачки, Паша подошел, щелкнул зажигалкой, потом закурил сам.
– Хочешь, я сварю еще кофе?
– Нет. Спасибо, потом, чуть позже. Продолжай, пожалуйста, чем тебе не нравятся эти – как ты выразился – итоги?
– Ну, прежде всего тем, что после убийства твоего мужа тебя не оставили в покое. Это во-первых. Во- вторых, мне не нравится вся эта история с исчезновением Светы Петровой. Разумеется, до самой Петровой мне дела нет. Но то, что она исчезла, а потом позвонил некто и стал говорить ее голосом, – это крайне неприятно. И знаешь, я не удивлюсь, если окажется, что Светы Петровой действительно нет в живых. Кстати, у меня в блокноте остался телефон парикмахерши Эллы. Ты не хочешь позвонить, поинтересоваться, не нашлась ли наконец ее дочь? А еще лучше было бы подъехать к ней и поговорить подробней. Она ведь иногда бывает трезвой. Если она слышала обрывки разговоров, запомнила выражение «сушеная Жизель», она могла бы еще что-то вспомнить – на трезвую голову. Мне кажется, начать надо именно с этого.
– Начать – что, Паша? Я не поняла, что именно мы с тобой собираемся начать? Частное расследование? Но уже арестована эта женщина, Ольга, и, скорее всего, убила все-таки она. Кому и зачем надо было ее подставлять? Сам подумай. Если Глеба убили из-за каких-то денежно-мафиозных дел, то для этого можно было нанять профессионального киллера и не устраивать весь этот сложный спектакль с сумасшедшей любовницей. Если его убили из-за любви и ревности, то, кроме Ольги, этого не мог сделать никто. Я думаю, там достаточно серьезные улики. Вряд ли ее арестовали бы просто так, на всякий случай.
– Улики… – задумчиво проговорил Паша, – да, улики там должны быть серьезные. А третий вариант ты исключаешь?
– То есть?
– Действовал не профессионал, а человек, достаточно близкий вашей семье. Роман с Ольгой был использован как удобная ширма. Ну слишком уж быстро и легко все сошлось на одной этой женщине. Кстати, ты когда-нибудь ее видела?
– Нет.
– А откуда она вообще взялась, не знаешь?
– Понятия не имею. Я никогда не интересовалась этим, избегала разговоров на подобные темы.
– А что, были желающие поговорить с тобой об Ольге? – быстро спросил Паша.
– Ну, впрямую – нет. Жанночка однажды обмолвилась, мол, представляешь, как тесен мир! У нее ведь язык без костей, она сначала скажет, потом подумает.
– Ну, и как же тесен мир? – усмехнулся Паша.
– Оказывается, эта Оля училась в одном классе знаешь с кем? С женой Константина Ивановича.
– Не понял, – покачал головой Паша, – кто такой Константин Иванович?
– Константин Иванович Калашников, отец Глеба.
– Ах, ну да, народный артист, депутат Думы. Подожди, у него что, такая молодая жена? А как же мать твоего мужа?
– Ты что, правда ничего не знаешь? – удивилась Катя.
– А почему я должен знать? Про тебя мне интересно, а про Константина Ивановича и его жен, а также про любовниц твоего мужа совершенно неинтересно.
– Паша, ну ты же выписываешь «Московский комсомолец»! – усмехнулась Катя. – Там печатаются сплетни. Народный артист Калашников развелся с женой, с которой прожил тридцать лет, и женился на своей студентке, которая сейчас очень известная актриса. Об этом вся Москва знает.
– Ну, необязательно, что вся Москва. Я не люблю читать светские сплетни. Константин Калашников – замечательный актер. Но его личная жизнь касается только его лично. Я терпеть не могу, когда все эти разводы, адюльтеры и прочие интересные подробности вываливают публике, как объедки домашним животным. В этом есть что-то непристойное.
– Полностью с тобой согласна, – кивнула Катя, – но все-таки странно, что ты совсем ничего не знаешь.
