обрывков сложилась сама собой сладкая пастораль. А как там, в заброшенной деревне Удальцово, сложится все на самом деле – об этом московскому бомжу Бориске думать вовсе не хотелось.
За пыльным подвальным окном стало темнеть. Бориска решил больше не спать, потянулся с хрустом, сполз со своей лежаночки, походил по подвалу, чтобы размять затекшие от долгого безделья конечности. Сейчас хорошо бы выпить. Хорошо бы, да нечего. Сам о себе не подумаешь – никто не подумает. Не оставил он вчера ночью ни глоточка. Однако можно и перетерпеть. Оно даже как-то спокойней – идти на встречу с убийцей трезвым как стеклышко. Все-таки убийца. А с другой стороны, как же не выпить по такому случаю? Хотя бы для храбрости.
Так, обсуждая с самим собой сложный, но чисто теоретический вопрос, хорошо было бы выпить сейчас или нет, Бориска скоротал еще полтора часа.
Наконец настала полночь. Он тихонько вылез из подвала, сгорбившись, вжав голову в плечи, прошмыгнул в тот самый двор со сказочным домиком, песочницей и глухим, но проломленным в одном месте забором.
Ждать пришлось совсем недолго. Не прошло и получаса, как мелькнула знакомая тень. Бориска затаил дыхание, он решил сначала понаблюдать за убийцей, на всякий случай. Сердце билось гулко, часто, Бориске не терпелось, но он ждал, пока убийца сядет на лавочку у забора.
Убийца огляделся по сторонам, не спеша прошелся от сказочного домика до песочницы, повернул голову к ярко освещенному подъезду. Из подъезда выходили люди, двое мужчин и женщина. Они довольно громко разговаривали, женщина смеялась. Вероятно, они были у кого-то в гостях.
Убийца быстро отступил в темноту, к той самой скамейке у забора. Веселая компания загрузилась в машину и укатила. Двор опустел. До Бориски донесся запах сигаретного дыма. Убийца сел на скамейку и спокойно закурил. Бориска отодвинул доску, вылез сквозь дыру в заборе, бесшумно подошел и сел рядом.
– Деньги с собой? – спросил он хриплым шепотом.
– Привет, доброжелатель. Выпить хочешь?
– Некогда мне. Давай деньги, и гуд-бай, – буркнул Бориска, однако от предложения выпить у него защекотало в носу.
И правда, выпить очень хотелось. Весь день во рту ни капли, а нервничать всухомятку не сладко.
– Ох, какой ты серьезный. Сразу тебе деньги. А доказательства есть у тебя? Думаешь, на слово поверят?
– Поверят, еще как! Все расскажу, в подробностях.
– Ты и подробности знаешь?
– Знаю. Я все видел. Сидел вот в этом теремке и все видел. Так что ты мне лапшу на уши не вешай. Давай деньги, и разойдемся навек.
– На век ли? Вот дам я тебе сейчас тысячу, ты потратишь, захочется тебе еще, опять письма станешь писать.
– Нет. Все по-честному. Я не какой-нибудь там…
– Интересно, и что ты собираешься делать с косушкой? Это ведь сумма-то серьезная.
– Да уж найду что. Тебя не касается.
– Почему же не касается? Меня как раз очень интересуют твои планы на будущее.
– В деревню уеду, в натуре, – нервно сглотнул Бориска, – надоел мне этот поганый город. Уеду на свежий воздух. Дом куплю.
Он вдруг подумал, что убийца – первый человек, с которым он делится своими сокровенными планами. Ни с кем еще не делился, ни с Сивкой, ни с дворником Саидычем. А убийце все выкладывает как на духу, чисто по-человечески. Вот ведь интересные бывают повороты, в натуре…
– Ладно, верю. А выпить тебе не мешает. Нервничаешь сильно, к тому же такое дело грех не обмыть. Деньги у меня в машине. Сиди здесь, сейчас принесу. Чтобы скучно не было, вот тебе, держи.
В руках у Бориски оказалась поллитровка «Столичной». Она была холодненькая, и у Бориски опять защекотало в носу, он даже чихнул.
– Будь здоров, доброжелатель. Минут через пятнадцать принесу тебе твою косушку.
Оставшись один, Бориска быстро отвинтил пробку и жадно припал сухими губами к холодному горлышку бутылки.
Глава 25
– Ну как я могу ручаться за слова психически больного человека? У вас, в конце концов, есть свои эксперты. А меня увольте. – Доктор Гончар был сильно раздражен и не пытался это скрыть.
– Мне не нужны ваши ручательства, – спокойно и терпеливо объяснял майор Кузьменко, – я прошу вас как специалиста определить степень ее вменяемости, причем не для суда, а для меня лично. Грубо говоря, вы как врач можете мне сказать: больная Гуськова совсем ничего не соображает, или…
– Ничего, кроме бреда, вы от больной Гуськовой не услышите. Она не даст вам полноценных свидетельских показаний. Мне странно, как вы, юрист, этого не понимаете.
– И тем не менее мне необходимо побеседовать с Гуськовой. Никто не собирается использовать ее показания как свидетельские на суде. Это оперативная информация, не более.
– Ну, если бред можно считать оперативной информацией, в таком случае – пожалуйста. Делайте что хотите. Только не в моем кабинете. – Гончар демонстративно уткнулся в бумаги.
– А где?
– В ординаторской, в процедурной, во дворе – где угодно.
Это было уже откровенным хамством. Но Кузьменко стерпел. Он догадывался, что завотделением уперся, как осел, просто так, для собственного удовольствия. У него тяжелая нервная работа, он каждый день имеет дело с сумасшедшими старухами и таким вот дурацким способом выпускает пар, разряжается.
Есть порода людей, которым нравится ставить других в неловкое положение и создавать трудности там, где от них хоть что-то зависит. Ничего не стоит поставить на место такого хама-любителя, но для этого надо опускаться до его уровня и вступать в нудную нервозную перепалку по принципу: «А ты кто такой? Сам дурак!» А Ивану было некогда и лень этим заниматься.
«Фиг с тобой, разряжайся, – решил майор, – выведу старушку погулять во двор и спокойно с ней побеседую. Благо, погода хорошая».
Иветта Тихоновна сразу его узнала и спросила строго:
– Почему так долго? Я требовала, чтобы вы пришли немедленно. У меня очень важные сведения.
– Простите, раньше не мог, – мягко ответил Иван, – я вас внимательно слушаю. Что вы хотели сообщить?
– Пистолет взял тот мальчик, из Комитета ветеранов Афганистана. А потом кто-то подложил его назад, в ящик. Думаю, это сделала жена того человека.
– Иветта Тихоновна, давайте все по порядку, – вздохнул майор, чувствуя, что опять напрасно теряет время.
– По порядку! – фыркнула Гуськова. – То-то я вижу, какой у вас порядок! Сначала надо было разобраться, а потом арестовывать Олю. Здесь плохое питание, а мне надо питаться хорошо. Когда вы ее отпустите, чтобы она меня забрала?
– Иветта Тихоновна, расскажите, пожалуйста, что за мальчик к вам приходил? Как он выглядел?
– Я знала, что этим кончится. Когда люди ведут себя аморально, это всегда плохо кончается. О ней уже пишут в газете! Хорошо, что ее родители не дожили до такого позора!
– Где? В какой газете?
Надо было уходить. Этот вредный Гончар был, к сожалению, совершенно прав. Стоило ради такого бреда пилить на другой конец Москвы, терять столько времени? Иван ругал себя последними словами.
– А вообще вы, милиция, должны принимать меры против теперешней так называемой демократической прессы. С этим надо что-то делать! Я нарочно вырезала и сохранила заметку. Безобразие! – Гуськова поджала губы и отвернулась, как бы еще раз глубоко переживая некое, одной ей ведомое «безобразие».
– Могу я взглянуть на эту заметку? – безнадежно спросил Кузьменко.
– Сейчас – нет. Она осталась дома. Но у меня отличная память. Я не сумасшедшая, как кажется
