Глава 26
Алиса вела машину по пустому утреннему шоссе. У нее слипались глаза. Ночью она не могла уснуть, все прокручивала в голове долгий разговор с американцем. И сейчас, проезжая по той же дороге, по которой всего два дня назад они с Деннисом ехали в Иерусалим, она продолжала мучить себя вопросом: не слишком ли была откровенна с человеком, представившимся сотрудником посольства США и другом Денниса?
С самого начала разговора Баррет настойчиво добивался от нее деталей, которые ни малейшего отношения к смерти Денниса не имели. Его интересовало, например, не возникало ли у нее здесь, в Израиле, неприятного чувства из-за обилия военных и полицейских патрулей, встретит ли их с Максимом кто-нибудь в Москве, сообщила ли она кому-то из близких о том, что возвращается раньше времени.
Он долго сочувственно расспрашивал, связано ли ее решение уехать домой только лишь с нервным потрясением ребенка, или есть еще какие-то причины.
— Тур стоит недешево, и компания не вернет деньги за неиспользованные дни. Вы не станете потом жалеть, что сгоряча уехали раньше? Сейчас наконец установилась чудесная погода, самое время отдохнуть. Первый шок пройдет, вы успокоитесь…
— Не только ребенок, я тоже не могу отдыхать здесь после того, что произошло.
— Значит, вы все-таки немного отвечали Деннису взаимностью? — спросил старик с неуместной игривой улыбкой.
— Какое это теперь имеет значение? — пожала плечами Алиса.
— Но из-за смерти совершенно постороннего человека вы бы не стали так переживать?
— Мои переживания — это неинтересно, мистер Баррет.
— Да, конечно… простите, — старик смутился, — просто я думал, вам нелегко сейчас, и если вы поделитесь со мной, вам станет немного легче.
— Спасибо.
— Деннис был прав, когда говорил, что вы замкнутый человек…
«Далась им моя замкнутость… — с раздражением подумала Алиса. — У американцев не принято изливать свои чувства, особенно печальные, первому встречному. Твои проблемы должны оставаться только твоими. Для всех, кроме самых близких родственников, ты обязан быть всегда „окей“. Верх неприличия на вопрос „как дела?“ ответить „плохо“. Если ты себе такое позволяешь, тебе обеспечено одиночество, неудачи в карьере и личной жизни. У нас, наоборот, неприлично быть „окей“. Надо повздыхать, на что-нибудь пожаловаться, хотя бы на несварение желудка или дурную погоду. А у них все всегда отлично — желудок, погода, настроение. Неамериканское любопытство Денниса к моим проблемам можно было оправдать чисто мужским интересом ко мне. А этот Баррет? Ему нужна информация, точная, детальная, конкретная. А зачем понадобились мои личные душевные трудности? Он такой сострадательный человек?»
Когда она рассказала ему о нападении в Иерусалиме, он стал выяснять, впервые ли с ней такое случилось.
— Впервые, — ответила Алиса, — я настоящий выстрел услышала впервые в жизни так близко.
«Не стоит говорить ему про пистолет, — решила она, — пусть считает, будто я не знаю о пистолете. Сам-то он наверняка знает…»
— Значит, полиция так и не выяснила, кто стрелял?
— Не было возможности, — пожала плечами Алиса, — арабы разбежались.
— Как вы думаете, мог кто-то заранее запланировать нападение?
— Странно… я о том же спросила Денниса, — выпалила Алиса и тут же прикусила язык.
Именно с этого вопроса и начался ночью в Иерусалиме поток ее откровений. Она сорвалась, не выдержала, выложила малознакомому человеку свою тайну, которую многие годы скрывала даже от себя. И вот этот человек мертв. Опять, кроме нее, никто не знает тайны. Конечно, Деннис погиб не из-за того, что узнал, просто потому, что был рядом с ней и с Максимом.
«Мы теперь как прокаженные, — усмехнулась она про себя, — и это только начало. Я больше никому не расскажу, никому… А все-таки я сама Деннису захотела рассказать? Или он осторожно подвел меня к этому? „Вы одна не справитесь, Алиса… Вы чего-то боитесь…“ Между прочим, если кто и мог подстроить нападение в Иерусалиме, то только он, Деннис, — она даже вздрогнула от этого идиотского предположения. — Господи, как мне могло в голову прийти? Ерунда! Зачем ему?»
— Вы задали Деннису тот же вопрос? — американец вскинул брови. — И что он вам ответил?
— Деннис, как человек разумный, сказал, что это случайность. Мы сами виноваты. Забрели в арабский квартал, да еще поздно вечером.
— А почему вам пришло в голову, что нападение могло быть запланировано заранее? — слегка прищурившись, спросил Баррет.
— Мало ли что может померещиться со страху! улыбнулась Алиса.
— Ну а сейчас вам не кажется, что между этими двумя случайностями есть какая-то связь? Я спрашиваю потому, что мне, например, эта мысль не дает покоя.
— Нет, нападение никак не могло быть запланировано, — покачала головой Алиса, — ну подумайте сами. Предположим, кто-то следил за нами, шел по пятам и выбрал подходящий момент. Но такого момента могло и не быть. Напасть в еврейской части города никто бы не решился, там полно полиции. А заставить нас забрести в арабский квартал — для этого надо быть гипнотизером, ввести нас троих в состояние глубокого транса. Но главное — кому и зачем это понадобилось? Мы накануне вечером еще не знали сами, что утром отправимся в Иерусалим. Сложно представить неких злоумышленников, которые на всякий случай ночевали на автостоянке у гостиницы, ждали до рассвета: а вдруг мы поедем в удобное для атаки место? Тогда уж было бы логичней с их стороны напасть сразу, на пустынном шоссе. — Она заметила, что уговаривает не столько американца, сколько себя.
— То есть вы считаете, что если за вами кто-то следил, то с самого начала? Еще здесь, в Эйлате…
— Я не считаю, что за нами кто-то мог следить, — быстро произнесла Алиса.
— А утром, на катере, еще до того, как Деннис прыгнул в воду, вас что-нибудь насторожило?
— Пожалуй, ничего.
— Слышу сомнение в вашем голосе, — улыбнулся Баррет, — все-таки было что-то необычное?
— Ничего, — покачала головой Алиса, — совершенно ничего необычного.
— Вы находились в трюме или на палубе?
— На палубе.
— Давайте по порядку, с самого начала. Вы поднялись на борт…
— Да, мы поднялись на борт. Народу было много. Все шло по программе рассказ экскурсовода, завтрак, бедуинский ансамбль.
— Никаких происшествий? Даже совсем незначительных? — Баррет слегка склонил голову набок и вдруг напомнил Алисе старого полысевшего сеттера, который прислушивается к далекому шороху живой дичи в кустах.
— Рядом с нами сидел пожилой араб. Во время завтрака у него опрокинулся стакан, он полез за платком, из кармана посыпались деньги. Ему было трудно наклоняться, мы все трое стали ему помогать, собирать деньги под скамейкой. Если это можно считать происшествием…
— Можно, — кивнул Баррет. — Как он выглядел?
— Очень пожилой. Длинная седая борода. Темные очки. Обычная арабская одежда, на голове платок.
— Он был один?
— Нет. По катеру бегало большое арабское семейство, множество детей разного возраста.
— А почему вы решили, что старик принадлежал к этому семейству?
— Ну, такой пожилой человек вряд ли отправился бы один на морскую прогулку, — неуверенно произнесла Алиса и подумала: «Правда, с чего я взяла, что арабский дед принадлежал к этому семейству? Просто сразу так решила, и все. А между тем никто из детей и взрослых ни разу не подошел к старику».
— Где стояли тарелки с едой, пока вы собирали деньги? — спросил Баррет после долгой паузы.
