Но и я

— Ты понимаешь, Лу, понимаешь?

У меня нет желания отвечать. Нет желания выслушивать ни это, ни все остальное — истории о социальном центре, дезинтоксикации, пустые слова, смердящие малюсенькие водоросли на огромной поверхности моря. Мы же договорились помочь, собирались идти до конца, обещали быть рядом. Я хочу, чтобы она осталась, хочу, чтобы мы боролись, не опускали руки. Под столом я со всей силой вонзаю ногти в ладони, как можно глубже, чтобы отвлечь боль, чтобы она сосредоточилась в каком-то одном месте, чтобы она оставила видимые следы, которые смогут зажить.

Я принимаю душ, одеваюсь, хватаю сумку и ухожу, так и оставив их, обоих, отец продолжает что-то говорить Но, она ничего не отвечает, если бы я могла, я бы посоветовала ей мой старый способ, которым я пользовалась в детстве, — надо просто закрыть ладонями уши и образовать вокруг себя пустоту, не слышать больше шума и грохота, заставить этот оглушительный мир замолчать.

Я бегом несусь на остановку, боюсь опоздать на урок Марана, из-за того, что я не позавтракала, кружится голова, я влетаю в заднюю дверь автобуса, протискиваюсь между людей, вокруг гудят слова, к ним примешивается шум мотора, в висках стучит кровь, я смотрю на электронное табло, где меняются названия остановок и время прибытия на конечную, красные буквы скользят слева направо, я считаю гласные, чтобы не заплакать.

Я вхожу в лицей вместе со звонком, Лукас ждет меня у лестницы, мне жжет глаза, я приближаюсь к нему, и он вдруг обнимает меня, я чувствую совсем рядом его большое тяжелое тело, его дыхание в моих волосах.

40

Книги имеют главы, чтобы разделить течение жизни на отдельные моменты, показать движение времени или развитие событий; иногда они даже имеют коротенькие, исполненные обещаний названия: Встреча, Надежда, Падение, как названия картин. Но в реальной жизни ничего этого нет, ни названия, ни вывески, ни предупреждающего знака, — ничего, что говорило бы: внимание — опасность, частые оползни, или — неминуемое разочарование. В жизни мы остаемся наедине со своим маскарадным костюмом, и что с того, если он разодран в клочья.

Я сделала бы что угодно, только бы Но осталась. Я мечтала, чтобы она стала членом семьи, чтобы у нее были своя тарелка, стул, кровать по росту, я мечтала о зимних воскресеньях, о запахе убежавшего молока. Я мечтала о том, чтобы наша жизнь была похожа на жизнь других. Чтобы у каждого было свое место за столом, свой час в ванной, свои домашние обязанности, отлаженный механизм — живи себе спокойно.

Я верила, что порядок вещей поддается коррекции, что программу можно изменить. Верила, что жизнь может быть другой. Верила, что помочь кому-то — это значит все с ним разделить, даже то, что трудно понять, самое сумрачное, неприглядное. Истина же заключается в том, что я — просто Мадам Всезнайка (так меня называет отец в минуты гнева), жалкий пластмассовый компьютер, предназначенный для детских игр, загадок и головоломок, дающий правильный ответ глупым голосом дебильного зайца.

Истина в том, что я до сих пор не умею завязывать шнурки, хоть мой бортовой компьютер и оснащен сотней дрянных и бесполезных опций.

Истина в том, что порядок вещей таков, каков он есть. Реальность всегда берет свое, и иллюзии умирают так тихо, что мы и не замечаем. Реальность всегда побеждает.

Мсье Маран прав, нечего предаваться пустым мечтам. Мир нельзя изменить, он гораздо сильнее нас.

Отец ушел на работу, мама отправилась по магазинам. Размышляла Но недолго. О чем они вообще думали? Что она будет покорно сидеть и ждать места в Центре социальной адаптации? Что достаточно, если они все ей объяснят, четко выговаривая все слова, — нет, ты больше не можешь у нас оставаться, мы не можем оказать нужную тебе помощь, мы заживем себе спокойно, как раньше, спасибо, что зашла, до новых встреч?

Когда я вернулась домой, ее уже не было. Я стояла в опустевшей комнате, Но застелила постель, пропылесосила, все вещи занимали свои прежние места, словно она заранее составила шпаргалку, что где стоит, словно она знала, что однажды ей придется привести комнату в первозданный вид. Я посмотрела на марокканский ковер, на котором она так любила валяться, на лампу, которую она не выключала даже ночью, подумала о ее стареньком чемодане на колесах, о близящейся ночи, пустынных улицах. И закрыла глаза.

Она оставила все, что мама дала ей из одежды, заботливо сложила ровной стопкой на столе. Она опустошила аптечный шкафчик, об этом сказал отец, взяла все, что там оставалось, — снотворные, транквилизаторы, все.

На моем столе она оставила потрепанный конверт со снимком маленькой Но, я повертела его, надеясь отыскать пару слов, но ничего не было, только ее огромные глаза, смотрящие прямо в объектив. Прямо на меня.

41

Когда Но позвонила в дверь, Лукас смотрел телевизор. В одной руке у нее был чемодан, в другой — пара пакетов, под свитером — голое тело, на шее просвечивали вены. Он подхватил вещи и впустил ее. Чтобы не упасть, Но цеплялась за стену. Она еле-еле стояла на ногах. Лукас помог ей дойти до спальни матери, снял с нее джинсы и кроссовки, укрыл одеялом и погасил свет. Он сразу же позвонил мне и разговаривал голосом киношного гангстера, так что я мигом все поняла.

За несколько дней до этого Лукаса навестила мать, забила холодильник, взяла кое-что из одежды, оставила очередной чек и исчезла. Так что у нас было немного времени в запасе.

Я отправилась к нему следующим же утром. Едва услышав мой голос, Но поднялась, подошла ко мне, обняла. Мы ничего не говорили, стояли молча, не знаю, кто из нас кого утешал, кто был более слабым. Но разобрала свой чемодан, разложила вещи, как всегда, на полу — одежда с благотворительных базаров или то, что ей досталось от Женевьевы, косметичка, детская книжка, которую ей подарила ее бабушка, красная мини-юбка. На прикроватный столик она поставила огромную пепельницу из гостиной, перевернула все фотографии лицом к стене, закрыла ставни и больше уже их не открывала.

Родители расспрашивали, нет ли вестей от Но, я с грустным видом отвечала — нет.

Мы сами ею займемся. Ничего никому не скажем. Мы сохраним все в тайне, и у нас хватит сил.

42

Мама сделала маникюр, макияж, купила себе новые вещи, почти перестала принимать лекарства и договорилась о встрече с директором по кадрам на своей старой работе. Возможно, она скоро начнет