когда играла роль посланницы? Слышишь, Кюшо?.. Говорят, что ты сам бросаешь мне букеты.
– Я и не говорила, что это твой муж тебе бросил.
– Еще бы ты попробовала.
– Да уймитесь, что ли! Если бы мне кто бросил цветов или конфет, я бы и осведомляться не стал, кто это бросает.
– Фи, Кюшо, вы этого не думаете! – воскликнула госпожа Гратенбуль, которой всякий подобный разговор напоминал о грустном событии, заставлявшем ее отказаться от театра.
– Я думаю одно только, что нас хотят оставить без ужина, вот что я думаю, и мысль эта сильно тревожит меня… Но вот и Пуссемар. Послушайте, о добродетельный Пуссемар, вы, верно, знаете, отчего нам не дают ужинать? Не случилось ли какого-нибудь несчастного события на плите или в печке?
– Это все матлот задержал, – отвечал Пуссемар, занимая свое место, – если не он, так давно бы уж подали.
– И к чему вы выдумали этот матлот? – воскликнул Дюрозо. – Что за лакомка этот Кюшо! В Фонтенебло ему это в голову влезло!.. Пошли смотреть на карпов в пруду, а он как закричит: «Сварите мне одного из них!» Ну, не сумасшедший ли?
– Фи, какая мерзость! – заметила Зинзинета. – Ведь этим карпам, говорят, лет по двести от роду! Да я бы за деньги эдакой гадости не стала есть.
– Слушайте, господа, Дюрозо или шутит, или ошибается! Правда, что я просил себе в Фонтенебло вареных карпов, но вовсе не таких старых! Я слишком уважаю старость. Здесь я действительно спросил себе матлот, но что же тут дурного? Я до смерти люблю это кушанье. И притом же, когда есть средства… Когда люди получили громадные барыши, то почему бы и не позволить себе что-нибудь? Не правда ли, добродетельная Гратанбуль?
– Я совершенно разделяю ваш благоразумный взгляд на жизнь.
– Барыши! Да, пора-таки нам было заработать деньжат, а то уж куда плохо приходилось!..
– Ну вот, после засухи всегда бывает дождик!
– И у нас еще больше было бы денег, – заметил величественный Монтезума, лениво приподнимаясь, – если бы вместо «Посланницы» мы дали «Жоконда» как я вам предлагал.
– Почему же бы это «Жоконд» дал бы больше сбору?.. Потому что это твоя роль. Не так ли? – возразила Альбертина. – И что на афише стояло бы большими буквами: «Роль Жоконда будет исполнять господин Монтезума»?..
– Что ж, сколько мне помнится, эти объявления сбору никогда не мешали.
– Экий фат! Что значит, кого женщины-то избалуют! Ну, так что ж, и я ведь их тоже немало побаловывал!..
– А в Фонтенебло, Монтезума, ты сколько сердец победил? – насмешливо поинтересовался Дюрозо.
– Не знаю, право, любезный друг, я не записываю – время бы много отняло.
– Он бы, господа, на одни карандаши разорился.
– То есть провалился он в Фонтенебло, – шептала Альбертина, – что мое почтенье! Оттого-то он так и злится, что ему не удалось сыграть Жоконда. Он думал, что ему удастся свести интрижку с одной торговкой духами, которую видел как-то два раза в ложе, и, добыв себе адрес этой барыньки, он и отправился к ней ночью, да и давай тихохонько стучать в ставни. Но каково же было его удивление, когда дверь отворилась, и вместо барыни явился гарнизонный унтер-офицер и весьма неласковым тоном спросил что ему угодно. Этот бедняжка Монтезума не знал, что ему делать, и объявил, что ему явилась безотлагательная крайность в помаде… Ну-с, вынесли ему помаду, да и слупили с него четыре франка за одну банку!.. Я это наверное знаю, потому что сам унтер-офицер на другой день рассказывал это своим товарищам.
– А у тебя есть, конечно, знакомые в гарнизоне?
– Отчего бы нет, любезный друг, я очень люблю военную форму. Спросите у него, хороша ли у него помада, что-то он вам ответит?
– Экая змея, эта Альбертина, – сказала Зинзинета, обращаясь к госпоже Рамбур.
Старушка молча кивнула головой, запихивая себе в нос чуть ли не целую четвертку табаку сразу. Благородный отец, давно уже не произносивший ни слова, вдруг остановился посреди залы и таким тоном, как бы он собирался исполнять роль Мизантропа, начал:
– Дети мои, ежели мы захотим зашибить деньгу как следует и получить барыша больше, нежели за исполнение «Посланницы», и более, нежели за «Жоконда», то нам следует дать «Тартюфа». Да, что вы там ни говорите, а ничего в мире не может быть выше Мольера. Это отец театра. Кто служил у нотариуса, тот умет ценить классическую литературу.
– Это все прекрасно, – возразил Дюрозо, – и мы сами не хуже тебя, Гранжерал, ценим и понимаем классиков, но тем не менее понимаем и то, что публике нужно что-нибудь новое и что ей давно успело надоесть то, что она знает наизусть… Мы сделали тебе удовольствие, дали «Тартюф» в Корбейле… Ну, и что же вышло?.. Шестнадцать франков сбору… выгодная штука, не правда ли?..
– Это потому, что был ярмарочный день и все жители были заняты ярмаркой.
– Одно только действительно говорит в пользу комедии, – продолжал Дюрозо, – это то, что в комедии не нужна музыка, а для комической оперы необходим оркестр. А достать его подчас куда как не легко, да и не дешево.
– Как не дешево? Да у нас же всегда играют любители, которые с радостью идут к нам, лишь бы иметь даровой вход в театр и за кулисы.
– Да куда же они годятся! – воскликнула Альбертина. – Помните в Фонтенебло этого толстяка, который играл на валторне и вечно тянул несколькими тактами долее других? Как только приходится играть всем вместе, так только и слышишь, что тпру! тпру! тпру! Это дерет валторна. Все давным-давно кончили, а он все тпрукает. Как Пуссемар, который в этот вечер дирижировал, ни махал ему, каких ни делал ему знаков, ничто не помогало! Наш толстяк гудел себе да гудел.
– Это правда, – заметил Пуссемар, – зато контрабас все отставал: все играют, а он не начинал, а начнет, так не догонит.
– Странно! А как старался то! Я его заметила, молоденький такой! С таким усердием отжаривал! Я еще говорила: «Смотрите, у него завтра рука разболится!»
– Да, да, ведь я-то потом разглядел, в чем дело! Он перевернул смычок и водил по струнам деревом. Просто не только не знал, но и не видывал, как играют!
– Ха, ха, ха! Вот так музыканты!
– Он просто назвался любителем, чтобы пробраться в оркестр!
– Не глупо-таки придумано!
– Да, но теперь
Дверь отворилась, и в зал вбежал молодой Анжело и с неописанным восторгом возвестил своим товарищам:
– Ах, друзья мои!.. Какая находка!.. Что за сокровище!.. И подумать, что все это скрывалось в каком-то ничтожном трактиришке, так и погибло бы, так и заглохло бы, ежели бы мы случайно не попали сюда… Но мы ее здесь не оставим!.. Вы тоже не видали ее?..
– Да ты про кого толкуешь-то?
– Мы не понимаем, в чем дело.
– Ты с нами поделишься своей находкой, Анжело?
– А какое это сокровище, в чем оно состоит?
– В чем?.. В прелестнейшей молодой девушке!.. Красавица собою, вся точно точеная, точно вся сахарная.
Мужчины хохочут, женщины с досадою пожимают плечами, а Альбертина ворчит:
– Стоило всех нас заманивать каким-то сокровищем, чтобы свести все к служанке из трактира!..
– Ничего на свете не знаю несноснее этого Анжело, – Зинзинета раздраженно пожала плечами. – Кого ни увидит, сейчас влюбится. В такой придет восторг сначала!.. А скоро и разочаруется!
– Нет, а главное то, – вмешалась Элодия, – нам-то что за дело, что он встретил тут хорошенькую девушку?.. Ведь не заставит же он ее дебютировать у нас!.. Во-первых, нас и без нее много, а во-вторых, и в хорошеньких женщинах, господа, мне кажется, тоже недостатка нет!
