– Нет, этого нельзя сказать, – старуха скривила губы, стараясь состроить приятную гримасу, – хорошеньких женщин нам, слава богу, не занимать…
– Уж где мы с дочерью, – вмешивается госпожа Гратенбуль, – там в хорошеньких женщинах недостатка нет!
– Ах, боже мой, – с пылом возразил Анжело, – у меня и в уме не было вас обижать! Никто лучше меня не может оценить те достоинства и прелести, о могуществе которых я имею возможность судить ежедневно!
Эти слова вызывают улыбки дам и неудовольствие мужчин, но первый любовник, не стесняясь этим, продолжает:
– Но это не мешает мне сознавать, что в этой гостинице есть прелестная молодая девушка, одаренная свежим, роскошным голосом, одним из тех голосов, которыми природа изредка только награждает своих баловней… таким голосом, в котором лежит целая будущность, ежели только заняться им хорошенько!..
– Вот еще новость-то!.. Он хочет уверить нас, что это Гризи[3] или Малибран[4], которая чистит лук в ожидании дебюта!
– А почему бы и нет! Ведь мало ли талантов открыто таким образом, случайно. Не она первая, не она последняя.
– А почему ты знаешь, что у нее такой славный голос? Что, она пела при тебе какую-нибудь деревенскую песенку или глупую плясовую?
– Да ведь это не мешает судить о достоинстве голоса.
– То есть как тебе сказать?.. Мальбрука-то, пожалуй, споет всякий, а заставь-ка ты свою кухарку спеть нам арию из оперы «Севильский цирюльник», так нам придется уши заткнуть.
– Милостивые государыни, – провозгласил торжественный Монтезума, – принимая такую позу, как бы он собирался танцевать менуэт, к чему весь этот спор? По моему мнению, необходимо прежде надеть и потом уже судить. Если Анжело так настоятельно уверяет, что в этом доме есть скрытый талант, который с честью может появиться на подмостках первых европейских театров, мы сегодня же непременно прослушаем ее, и если действительно у нее окажется голос – способный дать десять тысяч франков годового дохода, то тогда… тогда…
– Тогда мы попросим ее греть наши постели, – сказала Альбертина, обращаясь к женскому персоналу труппы.
Но в эту самую минуту вошел в комнату господин Шатулье, в сопровождении своего слуги Франсуа, несшего в руках блюда, от которых подымался густой ароматный пар.
– Ах, черт возьми! Наконец-таки вот и ужин! – воскликнул Кюшо. – Слава тебе господи, давно пора!.. Ну, за стол, господа, за стол!.. Никто не мешает вам за столом продолжать ваши рассуждения по поводу этого восьмого чуда, которое Анжело посчастливилось отыскать… Что до меня касается, то я раньше десерта не желаю даже видеть ее, а то боюсь, как бы ее присутствие не отняло у меня аппетит; на меня всегда все дивные явления природы производят такое странное действие.
V. ИСТОРИЯ ВИШЕНКИ
Кюшо и госпожа Гратенбуль остались на своих местах. Остальные все разместились кому где вздумалось, по-видимому, Элодии так же мало хотелось сесть подле мужа, как Зинзинете подле Дюрозо, потому что обе дамы устроились по обе стороны подле Анжело, на которого, впрочем, не переставали бросать самые враждебные взгляды с той самой минуты, как он похвалил красоту трактирной служанки. Но, может быть, им этого показалось мало и к взглядам они хотели еще прибавить толчки и щипки, это верное оружие женщин при нападении или защите, для которого необходимо находиться в близком соседстве от врага.
Оба блюда, поставленные хозяином посреди стола, от которых по комнате разнесся такой вкусный запах, оказались жареная утка с репой и кролик под соусом.
Трактирщик прохаживался вокруг стола, самодовольно поглядывая на мастерскую сервировку и спеша передать гостям то, чего не было у них под рукой.
– Вот утка так утка, – сказал Кюшо, в то время как Монтезума занят был разрезыванием хваленой утки. – Это вы сами готовили, господин трактирщик?
– Я здесь все сам делаю, – выпрямляясь, отвечал Шатулье.
– Как все! – переспросил Дюрозо. – Вот тебе раз! Это выходит не совсем ладно… Стало быть, и вино это вы тоже сами приготовили?
– Как же, тоже я…. ах, нет, нет, извините, ошибся, я говорил только об одной кухне…
– А, так вы только кушанья сами готовите, – смеясь, заметил Анжело, – ну насчет детей ваших, это как же?.. Этим кто у вас занимается?..
Шатулье любезно улыбается.
– Я вижу, что вы любите пошутить, господа, но у меня, к сожалению, нет детей, а если б были, то я сделал бы их не хуже соуса… а главное, непременно уж сам.
– Да-с, все льстят себя этой надеждою! Впрочем, я вовсе не думаю сомневаться в добродетели госпожи…
– Шатулье.
– Госпожи Шатулье. Впрочем, уж кто решится взять себе вывеску «Безрогий олень», тот должен быть твердо уверен в себе!..
– Да уж там безрогий или рогатый, а все-таки же олень, – заметила Альбертина, загребая себе горсть оливок.
– Нет, друг мой, – возразил на это благородный отец, намазывая масло на хлеб, с таким видом, как бы он готовился говорить длиннейший монолог. – Когда у оленя нет рогов, то он уже не олень. Если бы ты побыла в нотариальной конторе, то ты не могла бы не знать таких пустяков!
– Ну, опять Гранжерал со своим нотариусом, – рассмеялась Зинзинета. – Будто для того, чтобы знать толк в оленях, необходимо побывать в нотариальной конторе!.. Ха-ха-ха!..
– Ай!
– Что с тобой, Анжело? – спрашивает Пуссемар при виде гримасы, которую сопровождает этот невольный крик.
– Со мною?.. Ничего…
– Что тебя ущипнули, что ли? – спрашивает Кюшо, набивая рот уткой.
– Ущипнули?.. Вот новость!.. Да кому же меня щипать-то!..
– А соседке!.. – заметил Дюрозо, искоса поглядывая на Зинзинету.
– Ну что ж ты, мамаша, кушаешь, что ли? Есть ли у тебя аппетит? – перебивает Альбертина, обращаясь к матери.
Госпожа Гратенбуль отвечает одним только наклоном головы, но не произносит ни слова, боясь пропустить случай съесть лишний кусок. У нее уж такое обыкновение – до десерта от нее слова не добьешься, о чем с ней ни толкуй, потому что для нее нет ничего в мире интереснее еды.
– Утка хороша, господин Шатулье, – кивнул Кюшо, не обращая ни малейшего внимания на слова Дюрозо, – но я жду матлота, чтобы окончательно высказать свое мнение… Где же он?
– Я думал, что вы с него не захотите начать, – сконфуженным тоном ответил трактирщик, стараясь незаметно толкнуть ногою Франсуа, который залился дерзким смехом. – Подавай тарелки, Франсуа, и не гляди таким дураком!
– Как вы строги к этому бедному малому, – наметила госпожа Рамбур, бросая нежный взгляд на Франсуа, икры которого отличались замечательною толщиной.
– Ах, сударыня, если бы вы знали только, что это за страшный лентяй!..
– Я-то лентяй?.. Да я один все в доме делаю… хоть у хозяйки спросите…
– Молчи, Франсуа!..
– Но скажите, пожалуйста, любезный Шатулье, – прервал его Монтезума, придвигая к себе блюдо с соусом так, что едва не опрокинул его. – Отчего же мы все видим одного только вашего работника? Говорят, у вас есть какое-то чудо вместо служанки? Покажете вы нам ее, что ли, или она у вас служит только князьям и посланникам?
– Чего изволите?.. – Хозяин хитро прищурился. – О ком это вы изволите говорить? О моей служанке
