Древнее флейты только барабан.
Когда последняя за этот день ученица скрылась за дверью, Мэран взялась за исполнение обычного ритуала: надо было вычистить инструмент, прежде чем убрать его в футляр. А потом уж можно идти домой. Мэран развинтила флейту на три части. Каждую из них протерла внутри мягкой тряпочкой, намотанной на специальную палочку. Убирая инструмент в футляр, она заметила, что в дверях нерешительно мнется какая-то женщина, явно ожидающая того момента, когда Мэран закончит свои манипуляции и увидит ее.
– Миссис Баттербери, – сказала Мэран. – Простите, я не подозревала, что вы меня ждете.
Матери ее последней ученицы было тридцать с хвостиком, эту броскую, красивую, хорошо одетую женщину портило лишь одно: явная неуверенность в себе.
– Надеюсь, я не помешала…
– Нисколько. Я как раз освободилась и собираюсь уходить. Садитесь, пожалуйста.
Мэран показала на стул, на котором только что сидела дочь миссис Баттербери. Женщина робко вошла в комнату и присела на краешек стула, сжимая в руках сумочку. Больше всего она напоминала птичку, готовую вспорхнуть и улететь.
– Чем я могу помочь вам, миссис Баттербери?
– Пожалуйста, называйте меня Анна.
– Хорошо, Анна. Мэран ждала продолжения.
– Я… я насчет Лесли, – выговорила наконец миссис Баттербери.
Мэран энергично закивала.
– Она делает заметные успехи. Думаю, у нее настоящий дар.
– У вас, возможно, и хорошо, но… вот взгляните на это.
Вытащив из сумочки несколько сложенных листков, миссис Баттербери протянула их Мэран. Пять страниц, аккуратно исписанных убористым почерком Лесли: Мэран его сразу узнала. Похоже, школьное сочинение. Она пробежала взглядом сделанные красными чернилами замечания учителя на первой странице: «Хороший стиль, развитое воображение, но в следующий раз, пожалуйста, придерживайся заданной темы». Потом Мэран быстро просмотрела листы. Последние два абзаца ей захотелось перечитать:
«Древние боги и их волшебство никуда не исчезли, они не превратились в домовых и в маленьких фей, похожих на персонажей из мультиков Диснея; боги просто изменились. Пришествие Христа и христианство на самом деле освободили их, древних духов больше не связывают чаяния и надежды людей, и теперь они могут быть тем, кем им вздумается.
Они все еще здесь и бродят среди нас. Просто мы больше не узнаем их».
Мэран подняла глаза.
– Что-то это мне напоминает.
– Было задано сочинение на тему «этнические меньшинства Ньюфорда», – пояснила миссис Баттербери.
– Тогда для тех, кто верит, что в Ньюфорде живут феи, – улыбнулась Мэран, – сочинение Лесли как раз кстати.
– Простите, – перебила ее миссис Баттербери, – но я не вижу здесь ничего забавного. Мне от этого становится как-то не по себе.
– Нет, это мне следует извиниться, – поспешила Мэран. – Я не собиралась шутить над вашей озабоченностью. Но все-таки, боюсь, я не совсем понимаю вашу тревогу. Вид у миссис Баттербери сделался еще более неуверенный.
– Но ведь это так… очевидно. Должно быть, Лесли связалась с какими-то оккультистами или пристрастилась к наркотикам. А может, произошло и то и другое.
– Вы пришли к такому выводу всего лишь из-за этого сочинения? – удивилась Мэран. Ей с трудом удавалось скрывать свое изумление.
– Лесли только и говорит, что о феях и волшебстве. Или, вернее сказать, говорила. Сейчас она не слишком-то со мной общается.
Миссис Баттербери замолчала. Мэран снова взглянула на сочинение, прочла еще немного, ожидая, что мать Лесли заговорит. Через несколько мгновений она подняла глаза и увидела, что миссис Баттербери с надеждой смотрит на нее.
Мэран прокашлялась.
– Я не совсем понимаю, почему вы пришли с этим ко мне, – наконец сказала она.
– Я надеюсь, вы поговорите с Лесли. Она вас обожает. Уверена, она к вам прислушается.
– И что я ей скажу?
– Что мыслить таким образом, – миссис Баттербери движением руки показала на сочинение, которое держала в руках Мэран, – нельзя.
– Не уверена, что я могу…
Мэран не успела досказать «это сделать», как миссис Баттербери схватила ее за руку.
– Пожалуйста, – заговорила она. – Я не знаю, к кому еще обратиться. Через несколько дней Лесли исполнится шестнадцать. По закону она получит право жить самостоятельно, и я боюсь, она просто уйдет из дома, если мы не сможем поладить.
Разумеется, я у себя в доме не потерплю наркотиков… или оккультизма. Но я… – У нее в глазах внезапно заблестели непролившиеся слезы. – Я так боюсь потерять ее…
Она откинулась на спинку стула. Выудила из сумки носовой платок и промокнула глаза.
– Ладно, – вздохнула Мэран. – В этот четверг Лесли снова придет на урок, я ведь пропустила один на прошлой неделе. Поговорю с ней, но ничего не могу вам обещать.
Миссис Баттербери казалась смущенной, но явно вздохнула с облегчением.
– Уверена, вы сможете помочь.
Мэран такой уверенности не испытывала, но мать Лесли уже встала и пошла к дверям, предотвращая любую попытку Мэран уклониться от участия в этом деле. В дверях миссис Баттербери помедлила и оглянулась.
– Большое вам спасибо, – сказала она и ушла. Мэран кисло смотрела туда, где только что стояла миссис Баттербери.
– Ну не чудеса ли? – проговорила она.
Сегодня я видела еще одну! Она была совсем не такой, как та, за которой я следила на пустыре неделю назад. Та больше походила на усохшую обезьянку, как гном с рисунка Артура Рэкхема[24]. Если бы я кому-нибудь рассказала о ней, мне, наверно, ответили бы, что это просто обезьянка, одетая в платье. Но мы-то с тобой, дневник, знаем лучше, правда?
Это так здорово! Конечно, я всегда знала, что они здесь, вокруг нас. Но раньше это были просто намеки, нечто, замеченное краешком глаза, обрывки музыки или разговора, подслушанные где-нибудь в парке или на заднем дворе, когда никого нет поблизости. Но теперь, после Иванова дня, я стала ясно их видеть!
Я чувствую себя птицеловом, заносящим на твои страницы, дневник, описания новых разновидностей птиц, но вряд ли хоть один птицелов может похвастаться, что видел такие чудеса, как я. Похоже, что непонятно почему я вдруг научилась
Сегодняшняя появилась не где-нибудь, а прямо в старом пожарном депо. У меня был урок с Мэ-ран – на этой неделе мы занимались дважды, потому что на прошлой Мэран куда-то уезжала. Короче, мы разучивали новую пьесу. Там во второй части арпеджио, которое я должна как следует проработать, но ничего у меня не получалось.
Когда мы играем вместе, все получается легко, но когда я пытаюсь играть одна, пальцы перестают меня слушаться и среднее «ре» получается смазанным. О чем я говорила? Ах да. Мы разучивали «Тронь меня, если смеешь!». Пока играли вдвоем, все выходило прекрасно. Мэран словно тянула меня за собой, пока звуки моей флейты не потонули в звуках мелодии Мэран, и уже нельзя было сказать, кто на каком инструменте играет и вообще сколько их.
Словом, состояние было самое приятное. Мне казалось, что я как будто впала в транс, или что-то в этом
