Ей хотелось нормальной жизни. Чтобы было, чему радоваться. Ей хотелось встретить человека, с которым можно построить нормальные отношения, которого можно спокойно любить, не опасаясь, что другие назовут ее шлюхой. Ей хотелось, чтобы этот человек появился в ее жизни уже завтра утром. И еще ей хотелось, чтобы у нее с ним было нечто большее, чем просто покувыркаться на сеновале.
Но в тот миг ей казалось, что всего этого никогда не будет.
– Не знаю, – сказала она наконец. – Я хочу верить. Я не собираюсь сдаваться, только...
И снова в ее памяти встали лица, только на этот раз они принадлежали заблудшим, которые населяли этот город. Отчаявшимся.
– Я знаю, что есть люди, которым приходится куда хуже, чем мне, – сказала она. – Я здорова, руки, ноги, голова на месте. И все же чего-то не хватает. Не знаю, как другие, – может, и у них то же самое, только они не подают виду, – но у меня такое чувство, как будто внутри меня дыра, которую я ничем не могу заполнить. И мне так одиноко...
– Вот видишь, – сказал тут Джек. – Она моя.
Мойра повернулась к нему:
– Это еще что такое?
Но ответила ей Диана:
– Он предъявляет права на твое несчастье, – сказала она.
Мойра перевела взгляд с одного на другого. Между ними явно что-то происходило, какая-то скрытая борьба, сути которой она не могла ухватить.
– О чем вы оба говорите? – спросила она снова.
– Этот город наш, – сказала Диана. – Мой и моего брата. Мы с ним две стороны одной монеты. У большинства людей монета падает моей стороной вверх, ведь вы от природы оптимисты. Но некоторым оптимизм изменяет. И когда монета поворачивается к ним другой стороной, то прощай надежда.
Внимание Мойры особенно привлекли слова «ведь вы от природы оптимисты», в устах Дианы они прозвучали так, словно она и ее брат – не люди. Она повернула голову и взглянула на город мостов и покосившихся зданий. Он был словно картина из сна – не то чтобы кошмарного, но и не слишком приятного. И она оказалась здесь в ловушке; в ловушке из сна.
– Слушайте, а кто вы такие? – спросила она. – На «Джека и Диану» я больше не клюну – слишком похоже на ту песню Джона Мелленкампа. Кто вы такие на самом деле? И что это за место?
– Я ведь тебе уже говорил, – сказал Джек.
– Но ты дал ей только половину ответа, – добавила Диана. Она повернулась к Мойре. – Мы Отчаяние и Надежда, – сказала она. Коснулась рукой груди. – Ты нуждаешься в нас, и потому мы перестали быть аллегорией и обрели плоть и кровь. Это наш город.
Мойра покачала головой:
– С Отчаянием все понятно – это место просто смердит им. Но при чем тут Надежда?
– Надежда помогает сильным подняться над отчаянием, – сказала Диана. – Это она придает им сил. Не слепая вера и не точное знание, что кто-то придет и поможет, но понимание того, что своими силами они способны не только выжить, но добиться счастья. Именно надежда закаляет их волю и дает им силы продолжать борьбу, сколь бы ничтожными ни были их шансы.
– Не забудь сказать ей о том, как избыток на дежды превратит ее в ленивую корову, – сказал ее брат.
Диана вздохнула, но не стала делать вид, будто не слышала.
– Это правда, – сказала она. – Слишком много надежды тоже плохо. Запомни одно: ни отчаяние, ни надежда не властны сами по себе; они лишь дают силу, используя которую, ты победишь или падешь.
– Популярная психология, – пробормотала Мойра.
Диана улыбнулась:
– И все же в ней есть зерно истины, как в бабушкиных сказках, а иначе почему бы ей быть такой популярной?
– Так что я тогда здесь делаю? – спросила Мойра. – Я ведь еще не сдалась. Я еще борюсь.
Диана посмотрела на брата. Тот пожал плечами.
– Признаю свое поражение, – сказал он. – Она твоя.
Джек повернулся к Мойре, капризная, как у балованного ребенка, гримаса исказила его резкие черты, и они начали расплываться.
– Ты еще вернешься, – сказал он. Его голос был сух, как ветер в пустыне, он словно наполнял ее сердце мелким песком одиночества. – Надежда сладка, я первый охотно это признаю, но Отчаяние, раз коснувшись тебя, всегда будет иметь над тобой власть.
Жар разлился по телу Мойры. Ноги у нее подкосились, голова закружилась, в глазах потемнело, она почти не слышала, что ей говорят. В висках с тяжким гулом билась боль.
Мойра не знала, услышала ли она эти слова на самом деле в тот миг, когда сладкое дыхание Надежды освободило ее сердце от песка, который намело туда Отчаяние, или они пришли изнутри ее самой, потому что она хотела, ей
