рамке.
Память подсказала цвета, не запечатленные старой камерой: темно-рыжие волосы, слегка тронутые сединой, ярко-голубые, словно васильки во ржи, глаза; поблекшая от непогоды желтизна деревянного крыльца, на котором сидела пожилая женщина, и огромный, заросший дикими цветами луг, не запечатленный на снимке, но прекрасно сохранившийся в ее воспоминаниях. Мягкой смуглости лица на черно-белой фотографии тоже не было заметно, но Керри было достаточно посмотреться в зеркало, чтобы ее вспомнить.
Она унаследовала наружность своей бабушки, генетические особенности, почему-то миновавшие ее мать. Но и характер Нетти тоже перешел к ней по наследству через поколение – мягкая старомодная скромность. Нельзя сказать, что Нетти недоставало сообразительности или юмора. Она просто всегда считала глупым предрассудком относиться к людям согласно их положению в обществе и количеству имеющейся в их владении земли. Любую деятельность она предпочитала болтовне и обсуждению слухов. И еще: Нетти была связана с чем-то непостижимо таинственным. И чудесным.
– В нас течет древняя кровь, – вспомнила Керри ее слова.
Это было в последний раз, когда она оставалась с бабушкой – «глупой сентиментальной старухой», как называла Нетти мать Керри.
– В нас течет древняя кровь, – говорила тогда Нетти.
– Ты имеешь в виду кровь индейцев? – спросила заинтригованная Керри.
– Можно сказать и так.
– Что это значит?
Нетти улыбнулась:
– Я помню, как говорила об этом с твоей матерью, хотя у нее и не проявились эти признаки. Она тогда спросила, что в этом хорошего? В этом нет ничего хорошего, как нет и ничего плохого, ответила я. Просто это есть, вот и все. Твоя мать тряхнула головой и сказала, что ей это все ни к чему. А я тогда подумала, вот и хорошо, раз так, потому что неизвестно, что она могла натворить. – Бабушка внимательно посмотрела на Керри и спросила: – Ты понимаешь, о чем я толкую, дорогая?
Керри, которой тогда было всего одиннадцать лет, только покачала головой.
– Кажется, я догадываюсь, но… нет, – призналась она. – Не понимаю.
– Ничего. У нас еще много времени.
Однако бабушка ошиблась. Родители Керри в августе решили переехать в Лонг-Бич и, конечно, забрали ее с собой. Больше она не встречалась с Нетти, даже не приехала на ее похороны.
Керри вздохнула и поставила фотографию на середину подоконника. Позже она поняла, что Нетти и в самом деле была немного странной. Художница, писательница, яростная защитница природы – всех этих качеств ее дочь, мать Керри, не понимала и не принимала. Керри была уверена, если бы ее воспитывала бабушка, ее жизнь сложилась бы иначе. В мире, в котором жила Нетти, Керри была бы абсолютно нормальной.
– Я должна была признать это раньше, – очень знакомый голос прервал ее воспоминания.
Голос доносился откуда-то со стороны пианино, но Керри не стала оборачиваться и смотреть в ту сторону. Она только старалась унять внезапное сердцебиение. «Пожалуйста, уйди», – мысленно повторяла она снова и снова.
– Я думала, в тебе нет этих качеств, но ты доказала, что я ошибалась. А это неплохое местечко – прекрасное старинное здание, с ним связано множество разных историй, и стоит оно неподалеку от чудесных развалин. Я бы и сама не выбрала лучшего места, где поселиться.
Керри сидела с напряженно-прямой спиной и продолжала смотреть на темную громаду вяза за окном. «Вяз настоящий, – говорила она себе. – И дом. И кресло подо мной. А голос не настоящий. Я слышу его только потому, что долго думала о Нетти и о том, как все могло бы быть. Голос тоже принадлежит к области несбывшихся желаний».
– Керри, прошу тебя, обрати на меня внимание. Не дай им победить нас.
В голосе уже не было первоначального веселья. Его вытеснила печаль и знакомая Керри тоска, частенько сжимающая ей грудь. Керри с трудом сглотнула и хотела обернуться, но не осмелилась. Она так долго и терпеливо старалась все забыть.
– Ведь это они лгали тебе, – снова раздался голос. – Они, а не я. Я никогда тебя не обманывала, почему же ты мне больше не веришь?
«Потому что ты не существуешь, – хотела было ответить Керри, но ответ предполагал наличие собеседника, а она больше не осмеливалась поверить. – Подумай о чем-нибудь другом», – сказала она себе.
Сзади раздался шорох одежды, скрипнула деревянная половица. Керри перестала дышать. Вот она услышала, как поднялась крышка пианино и зазвучала музыка. Рахманинов. Один из его этюдов. Керри слушала знакомую музыку и покачивалась в такт, пока не поняла, что делает.
– Нет! – закричала она тогда.
Музыка оборвалась.
– Немедленно… оставь меня в покое, – воскликнула Керри.
Голос промолчал. Керри слышала только собственное частое дыхание и последнее эхо музыки, таявшее в тишине. Теперь она не смогла удержаться и обернулась. Но рядом с пианино уже никого не было.
Когда же это прекратится?
Керри снова посмотрела в окно, поглубже забилась в кресло и прижала к себе подушку.
Когда же это наконец прекратится?
